Регентство. Людовик XV и его двор

Именно на этих интимных собраниях, происходивших в Ла-Мюэте и в Рамбуйе, был решен вопрос о сохранении за малолетним герцогом де Пентьевром, сыном графа Тулузского, права унаследовать от отца должность главного адмирала и прочие его посты. На этих собраниях была упрочена будущность герцога д’Антена и маркиза д'Антена, сыновей графини Тулузской от ее первого брака. Опять-таки на этих собраниях была подготовлена опала г-на де Шовелена, министра иностранных дел и хранителя печати. Наконец, именно там, по ее первым признакам, была замечена и развилась та склонность к удовольствиям, которую отказы королевы исполнять супружеские обязанности зародили в конечном счете в сердце короля.

С самым большим нетерпением наблюдала за развитием этой склонности мадемуазель де Шароле; уже два или три года она не спускала глаз с юного государя, которому последовательно приписывали в качестве любовниц — хотя и без всякой достоверности, основываясь на одних только предположениях, — графиню Тулузскую, г-жу де Нель, г-жу де Роган и даже герцогиню Бурбон-скую.

Несмотря на все эти успехи в любовных делах, о которых тогда ходили слухи, король по-прежнему проявлял робость, и предприимчивая принцесса решила взять над ней верх. Однажды она сочинила стихи, собственноручно переписала их, не стараясь изменить свой почерк, и сунула их в карман Людовику XV. Вот эти стихи:

Вы нелюдимы без просвета,Но взор пленяет ваших глаз!Да разве можно в ваши летаХолодным быть из раза в раз?

Коль хочет вам Амур давать уроки,Не стоит спорить, надо уступить:Ведь он царил еще в тот век далекий,

Когда ваш род и не мечтал царить.

Стихи были посредственными, но они обладали одним достоинством: в них ясно высказывалось то, что требовалось высказать, и хроника, из которой мы их позаимствовали, утверждает, что время, потраченное мадемуазель де Шароле на то, чтобы сочинить их, не пропало даром.

Однако мадемуазель де Шароле была чересчур ветреной любовницей для того, чтобы долгое время удерживать после себя Людовика XV, и вскоре было замечено, что если она и заставила короля изменить супружеской любви, то лишь на короткое время.

И в самом деле, Мария Лещинская по-прежнему владела сердцем своего мужа и обладала неограниченной властью во всем, что не касалось г-на де Флёри. Перед лицом г-на де Флёри всякое влияние терпело неудачу, даже королевское. Особенно неуступчив был этот скупой министр в отношении денег. Королева, добрая и благодетельная, легко расходовала те небольшие суммы, какими она располагала на дела милосердия. Как-то раз, в Компьене, она оставила все деньги и драгоценности, какие у нее были, монастырским общинам и артиллерийской школе, и по возвращении в Париж ей пришлось занимать деньги, чтобы делать ставки в карточной игре.

Госпожа де Люин, свидетельница этого безденежья, тщетно пыталась уговорить Марию Лещинскую потребовать прибавку к положенному ей пенсиону; однако королева решительно отвергла это предложение, заявив, что, вне всякого сомнения, ничего, кроме унизительного отказа, она от первого министра не получит. Тогда г-жа де Люин решила предпринять подобную попытку самостоятельно и, по собственному почину явившись к кардиналу, обрисовала ему положение, в котором оказалась королева. В ответ кардинал ограничился словами, что он обсудит это дело с генеральным контролером Орри.

При первой же деловой встрече с генеральным контролером кардинал действительно поговорил с ним о состоянии финансов королевы и приказал ему выдать ее величеству сто луидоров единовременно. Генеральный контролер, предупрежденный г-жой де Люин, открыто возмутился незначительностью этой суммы, со всем уважением заметив первому министру, что сто луидоров — это ровно столько, сколько он сам, Орри, простое частное лицо, дал бы своему сыну, если бы тот, подобно королеве, издержал все свои деньги на подаяния.

— Ну что ж, добавьте к этой сумме еще пятьдесят луидоров, — промолвил г-н де Флёри.

Однако Орри продолжал упорствовать, говоря, что и ста пятидесяти луидоров будет недостаточно и что он никогда не осмелится вручить королеве столь ничтожную сумму.

Господин де Флёри, желая избавить себя от этих назойливых требований, увеличил денежное пособие еще на двадцать пять луидоров. В итоге, шаг за шагом, добиваясь каждый раз прибавки на двадцать пять луидоров, генеральный контролер вынудил первого министра довести сумму пособия до двенадцати тысяч франков.