Рейх. Воспоминания о немецком плене, 1942–1945

Фус стал сзади меня в позе наблюдателя. Постоял с минуту, поглядел и вдруг как трахнет ногой по дупе. Разве удержишься на ногах от такого мощного удара, ведь у него сапожищи поболее 50 номера. Ну, я с размаху и плюхнулся в грохот. Однако и секунды не пролежал. Откуда взялась сила и быстрота: я резко повернулся на каблуках и замахнулся лопатой. Но Фус успел схватить за другой конец лопаты. И вот между нами завязалась борьба: он тянет к себе, и я к себе, он выкручивает лопату, и я тоже. С минуту состязались мы с ним. Но где мне, тощему, голодному доходяге совладать с мордастым великаном. Он вырвал все-таки лопату и рубанул ею сверху вниз. Не увернись я вовремя, череп мой разлетелся бы на две половины. Но я успел отклонить голову и корпус: лопата скользнула по ноге, разодрала штанину, расцарапала голень, ударилась о камень и разлетелась вдребезги. Ноги мои подкосились, и я упал на землю. Но Фус не бросился за другой лопатой. Он пнул меня сапожищем и ушел.

Не знаю, что удержало Фуса от расправы со мною.

Ссадина на ноге оказалась серьезнее, чем я думал вначале.

Разнеслась весть о начале инвазии. Немцы ходят хмурые и растревоженные, французы настроены торжественно и радостно.

Узнал об инвазии от француза и поэтому не очень верю. Но и мои друзья французы — типичные сангвиники: быстро реагируют на любую парашу и легко распаляются. Желаемое они часто принимают за действительное и всегда преувеличивают. Вот почему мы сдержанно отнеслись к слуху о высадке англо-американцев где-то на севере Франции.

Ничего невероятного, конечно, в этом нет. Должен же когда-нибудь открыться второй фронт.

Но подождем подтверждения слухов.

Водили меня на Дунлоп. Я помогал Августу бетонировать дорожки для электрокаров.

До войны Дунлоп принадлежал английской фирме. Сейчас он национализирован. Это одно из самых мощных в Германии предприятий резиновой промышленности. При заводе имперский склад резины.

Территория и цеха Дунлопа поражают чистотой и порядком. Заводские улицы и площади сплошь асфальтированы, тщательно выметены и вылизаны. В какой переулочек ни забредешь, нигде не обнаружишь ни соринки, ни даже пылинки. Уголь сваливается из вагонов в подземные бункера, откуда по конвейеру поступает в кочегарку. Шлак тотчас же вывозится в тех самых вагонах, в которых доставляется топливо. Сырье (буна[857]

, сажа, мел и пр.) и готовая продукция хранятся только на складах, занимающих обширные подвальные помещения.

Чистота и порядок царят во всех цехах, исключая «Мишраум» (смесительный цех), где в воздухе взвешено огромное количество мельчайших частиц мела и сажи. Все производственные процессы механизированы, электрифицированы, автоматизированы (после национализации немцы полностью реконструировали завод).

При каждом цехе есть специальный отсек, где размещаются раздевалки и душевые. Они оборудованы с таким расчетом, чтобы каждый рабочий имел свой персональный железный шкафчик (шпиндель) и чтобы на каждый душевой сосок приходилось не более 2–3 человек.

Да, ничего не скажешь: в этом отношении есть чему поучиться у немцев.

Слухи подтвердились. Англо-американцы действительно высадились в Нормандии. Перед этим они несколько дней и ночей подряд совершали массированные налеты на районы, где немцы воздвигли пресловутый Атлантический вал. Видимо, он оказался пшиком.

Закрепившись на сравнительно небольшой территории, англо-американцы сейчас стремятся расширить плацдарм. Идут сильные бои в районе Кана.

Итак, второй фронт открыт.

У меня он вызывает двойственное чувство. С одной стороны, приятно и радостно: второй фронт приближает победу, уменьшает число жертв. С другой стороны, досадно, что не Советская армия перешагнет Рейн.

Мне, Сонину и двум французам приказали лезть в двадцатитонку, буксирующую огромный прицеп. Пятым полез вооруженный вахман по прозвищу Рыцарь (так называем его мы, русские) или Боксер (так именуют его французы за приверженность к классическому мордобою по всем правилам искусства). Другой немец (магацинер, то есть кладовщик) сел в кабину к шоферу.

Поехали. Часа через два перед нами открылся сказочно красивый ландшафт. Мы увидели голубую ленту Рейна, прихотливо извивающуюся меж крутых берегов. Поддавшись обаянию, мы даже забыли на время и про голод, и про свою неприязнь ко всему немецкому.

Проехав по улицам Висбадена, прибыли в Бибриш. Это небольшой городок, расположенный на берегу Рейна недалеко от знаменитой Лорелеи. Сейчас он по существу слился с Висбаденом, стал его предместьем.

Наш «Крупп»[858] въехал во двор бумажной фабрики «Калле». Ворота захлопнулись, и мы вылезли из машины.

Пока магацинер бегал в бюро оформлять наряд на толь и бумагу, мы под присмотром вахмана развалились на асфальте. Греемся на солнышке и пялим зенки на гигантские корпуса комбината, производящего все виды бумажной продукции: от бристольского картона до китайской бумаги, от ватмана до «шпионской» бумаги[859].

По дорожке катит электрокар.

— Здорово, ребята! — говорит водитель-пленяга, останавливая электрокар.

— Откуда?

— С Ганавы-канавы. А ты?

— Я тутошний, с Калле.