Реки Вавилона

Совершенно ясно, что ашбалам было проще выполнять приказ об отходе, чем об атаке, да к тому же и менее опасно. Огонь израильтян ослаб, они выжидали, чем все это закончится. Арабы ясно поняли смысл ослабления огня, обороняющиеся как бы говорили им: «Не надо торчать в этой ловушке на склоне. Дверь открыта. Уходите».

Метрах в двадцати от центра линии обороны восточного склона Питер Кан и Давид Бекер стояли возле большого баллона со сжатым азотом. К горловине баллона был прикреплен телескопический амортизатор от передней опоры шасси, на который сверху водрузили самолетное сиденье, а на него положили покрышку колеса. Кан подал сигнал, и Бекер поднес спичку к пропитанным керосином сиденью и покрышке. Они вспыхнули, а Кан в этот момент открыл клапан давления. Азот ворвался в полый амортизатор и вытолкнул вперед его телескопическую секцию. Сиденье и покрышка полетели вперед, описав дугу над бруствером, словно огненный шар из Книги пророка Иезекииля. Ударившись о склон, этот шар высоко подпрыгнул, рассыпая во все стороны горящие куски, опустился и снова запрыгал вниз по склону через ряды ашбалов.

Кан и Бекер сложили телескопическую секцию амортизатора, закрепив на конце еще одно сиденье и последнюю покрышку. Запустив новую горящую и прыгающую ракету, они «зарядили» одно только сиденье, направили свою «пушку» в южном направлении и выстрелили.

Ашбалы дрогнули и побежали — сначала некоторые из них, а потом все, включая оставшихся офицеров и сержантов. Бежали они быстро, однако это отступление не было беспорядочным. По возможности арабы забирали с собой раненых, но убитых и смертельно раненых оставляли канюкам и шакалам. Те раненые, которых не сумели забрать отступающие, ползли сами, скатываясь вниз по склону.

Обороняющиеся прекратили огонь еще до того, как посыльные от Бурга передали этот приказ по всей линии обороны. Арабам было позволено беспрепятственно отступать, и, поскольку израильтяне не стреляли, они сумели забрать с собой большую часть оружия, оставленного на поле боя. Но это казалось израильтянам малой ценой в обмен на прекращение атаки. Однако тот факт, что на тактическую сделку с обороняющимися пошли не офицеры, а рядовые ашбалы,

Бург посчитал чрезвычайно важным признаком.

На вершине холма и на склоне стояла тишина, она проникала в темноту, охватывая окружающие равнины и холмы. Восточный ветер уносил запахи пороха и керосина, покрывая при этом живых и мертвых тонким слоем пыли. Когда шум и грохот затихли в ушах людей, они поняли, что эта тишина является всего лишь временной глухотой после боя. Вскоре они смогли не только ощущать восточный ветер, но и слышать его: он приносил с собой крики и стоны мужчин и женщин с покрытого телами склона. В ночи завыли шакалы, их вой напоминал радостный крик толпы римлян, которые только что стали свидетелями превосходного боя гладиаторов.

Бург посмотрел на часы. Все представление заняло тридцать девять минут.

Глава 23

Истекающий кровью Добкин лежал на западном берегу Евфрата. Он пытался понять, что означала внезапно наступившая тишина. Здесь могло быть два объяснения. Генерал попробовал восстановить в памяти звуки последних пятнадцати минут боя и истолковать их с точки зрения опытного военного, каким он являлся, но боль в бедре мешала сосредоточиться. И все же, если верх одержали арабы, он наверняка бы услышал их победные крики. Превозмогая боль, Добкин внимательно прислушался. Ничего. Тишина. Он расслабился, теряя сознание от боли и усталости.

Хоснер нашел ее возле южной оконечности западного склона. Она стояла на краю обрыва и смотрела на реку. В руке, прижатой к бедру, Мириам держала автомат. Хоснер остановился и вгляделся в ее лицо, освещенное отблесками от воды.

— Ты кого-то убила?

— Я… да, ты прав. Ты прав. — Мириам выронила автомат и повернулась к Хоснеру.

Он заколебался. Переспать с женщиной — это одно, а проявление чувств — уже совсем другое, такое отношение накладывает определенные обязательства. И Хоснер не знал, готов ли он взять на себя подобные обязательства.

— Тебя… тебя считают пропавшей без вести.

Мириам тоже замялась.

— Я здесь. Я не пропала. — Она рассмеялась тихим нервным смехом.

— И я не пропал, — вымолвил Хоснер с каким-то оттенком недоверия своим же словам. — Мы отбили их.

— Я убила девушку.

— Все, кто впервые стреляет во время боя, считают, что они убили кого-то.

— Нет. Я действительно убила ее. Она упала вниз.

— Может, она просто испугалась и убежала.

— Нет. Я попала ей в грудь… мне так кажется.

— Чепуха. — Однако Хоснер понимал, что это не чепуха. Ему хотелось сказать: «Помоги тебе Бог, Мириам. Вот и ты стала одной из нас», но он не мог заставить себя произнести эти слова. — Ты выстрелила и теперь думаешь, что кого-то убила. А ты слышала ее крик?

— Я… не знаю. Это случилось…

— Пойдем со мной. Мне нужно вернуться на командный пункт.

Мириам подняла автомат и пошла за Хоснером. Ей хотелось сказать ему что-нибудь нейтральное вроде «спасибо», но вместо этого у нее вырвалось:

— Я люблю тебя… Я люблю тебя, — повторила она уже громче.