Рембрандт

И вот великий художник уже за работой. Один только раз позировали ему шестеро старшин суконного цеха. Но тренированная память Рембрандта подсказывает ему, какая нужна бородка, чтобы одной из фигур придать черты одухотворенности и достоинства, как с помощью легкой усмешки неожиданно придать вздутым, здоровенным щекам другой фигуры волевое выражение… Характеры моделей переданы со всем их самомнением, со всей самовлюбленностью и обыденностью их лиц. Память Рембрандта редко обманывает его.

И вот наступил один из тех послеполуденных часов, когда солнце так удивительно светит и греет и всюду, где оно прикасается к вещам, вспыхивают трепетные очаги золотистого и пурпурного пламени. Рембрандт в возбуждении ходит по мастерской, и Аарт де Гельдер удивленно следует за ним взглядом. Великий художник с такой охотой подержал бы в руках все, что обласкано и околдовано солнцем!.. И вдруг его озаряет идея, пожалуй — дерзкая и безумная, в особенности с точки зрения его первоначальных меркантильных настроений. Полный внутреннего озорства он принимается за осуществление рискованного предприятия.

Настольная скатерть!

Шестеро суконщиков смотрят с холста деловито и строго. Их одежды и высокие шляпы выступают черными пятнами на желтом фоне. Но руками и торсами они упираются в стол, а на столе — скатерть, пока еще пустое, ожидающее поле…

И когда де Гельдер или Титус подходят, чтобы посмотреть, как подвигается работа, они видят перед собой Рембрандта, с неистовством одержимого расписывающего огромную ярко-красную бархатную скатерть: он словно заполонил осеннее солнце и похитил у него лихорадочный жар и пыл, чтобы напитать нити своего холста буйно пылающим пламенем.

Потом пришли суконщики и стали обсуждать картину. Они были вполне удовлетворены и похвалили художника. Правда, один из них задержался было подозрительным взглядом на огромной скатерти, но она произвела на него такое богатое и необычное впечатление, что он увидел в ней только предмет роскошного убранства, содействующий его собственному возвеличению. Поэтому и он смолчал и… раскошелился.

IV

Все лето Магдалена ван Лоо так и не видела своего кузена. При каждом посещении Розенграхта ей говорили, что он все еще не вернулся из Ватерланда и неизвестно, когда снова будет в Амстердаме. Стараясь не обнаружить перед Рембрандтом и Хендрикье своего разочарования, она бросала какое-нибудь ироническое замечание насчет страсти Титуса к сельской жизни. Но пока ее карета, раскачиваясь из стороны в сторону, тащилась по булыжной мостовой, она кусала от злости носовой платок. Отъезд Титуса она воспринимала как личное оскорбление. Редко, пожалуй, даже никогда еще она так не страдала, как от этого упорного желания, изнурявшего ее силы, ослаблявшего волю. Она проливала горькие слезы, первые в своей жизни слезы, вызванные мужчиной. Дома, когда она сидела за своим туалетом перед зеркалом, холодно отражавшим ее лицо, ей казалось, что больше ждать нечего. Каждое новое сообщение о том, что Титус еще не вернулся, растравляло ее обиду. Она больше не думала о чувствах, которые сумела внушить Титусу, и не гордилась своей победой. Мысль о том, что она волнует его, не вызывала в ней больше радости торжества. Он уехал. Неделя за неделей проходит, а его все нет. Если бы он хоть сколько-нибудь думал о ней, если бы его влекло к ней, он, конечно, никуда не уезжал бы. Мгновение она еще колебалась: а что, если он сбежал от нее?.. Но нет. Тогда он с самого начала вел бы себя по-иному. Он поехал в деревню просто потому, что упрям и самонадеян и она для него — пустое место… Магдалена топнула ножкой и отразила на лице своем глубокое презрение. Его сдержанность — только панцырь, за который он прячет свое бессилие; он попросту боится женщин. Вот еще! Зарылся, как крот в нору. Но она-то его видит насквозь. У него нет веры в себя. А может быть, он и не мужчина вовсе?

Магдалена зло рассмеялась сквозь горькие слезы. Кто он, наконец, этот Титус ван Рейн? Мелкий антикварный торговец, хоть и не нищий, но и не богатый и намного уступающий ей по положению в свете и материальному благополучию! Сын рядового живописца, к тому же еще — банкрота, хотя и женатого когда-то на Саскии ван Эйленбюрх. Титус должен быть польщен ее вниманием, польщен и готов к услугам. А вместо этого он уезжает из города да еще как раз в такой момент, когда ей вздумалось приобрести новую табакерку и отрез разрисованного шелка… Он совершенно не умеет себя вести. Такой же мужик, как и его отец. По ночам Магдалена кусала свои кружевные наволоки и зарывалась головой в подушки. Титус! Титус! Титус! Она больше знать его не хочет…

Забыть о нем! Он не стоит даже того, чтобы о нем думать. А она-то, дурочка, еще старалась заслужить его расположение! Не стоит он ее. Допустим, что она очаровала бы его, увидела бы его у своих ног — ну, а дальше что? Цель была бы достигнута, но жизнь по-прежнему оставалась бы пустой. Все это ни к чему — страсти, суета, кокетничанье, притворство и лицемерие!