Репортаж без микрофона

На шмуцтитуле стрельцовского произведения после крупных букв названия «Вижу поле…» маленькими буковками напечатано: «Литературная запись и комментарии А. Нилина». На обороте шмуцтитула указано: «Рецензент А. П. Старостин, заслуженный мастер спорта СССР».

С Андреем Петровичем Старостиным меня познакомил в Центральном Доме журналистов, что на Суворовском бульваре столицы, Константин Иванович Бесков, первый тренер и Стрельцова и Иванова. Со Стрельцовым я познакомился сам в конце шестидесятых в Петрозаводске, когда «Торпедо» играло с местным «Онежцем», и даже взял у него интервью для газеты «Ленинская правда». А вот когда познакомился с Сашей Нилиным – не помню: давно было дело…

Одно хочу сказать: им обоим повезло – и Эдуарду Анатольевичу, и Александру Павловичу. Они совпали во времени – Стрельцов родился 21 июля 1937 года, Нилин 31 июля 1940 года, они были одной группы крови, они не мыслили себе жизни без игры, без футбола, они сблизились, работая над книгой, – естественность, искренность, откровенность, артистичность, а главное, талантливость (талант, по Чехову, это смелость, свободная голова, широкий размах) сделали их обоих сокровенными людьми друг для друга. И если сейчас, когда Стрельцова уже четверть века нет в живых, а скоро минет полвека, как он покинул главное поле своей жизни и, стало быть, выросло не одно поколение, его в игре не видевшее, и он давно уже стал легендой, как Бобров, Яшин, Федотов, Пайчадзе, наши внуки могут представить себе, пусть приблизительно, грандиозную неповторимость стрельцовской игры, то потому прежде всего, что Нилин сумел перевести на язык слов то, в чем был истинно велик Эдик, – его движение, его жест, его ви́дение поля и жизни.

Под портретом лобастого улыбающегося парня с сигаретой в правой руке, украшающим обложку книгу «Вижу поле…», вынесены как эпиграф стрельцовские слова: «…Пожалуй, делает нас такими, какими становимся мы в игре, какими и узнают нас многие, не столько футбол, сколько время, посвященное, отданное нами футболу».

Время – основное содержание искусства, будь то музыка, живопись, архитектура, литература. Что касается памяти, то она – это я уже о своей, крайне несовершенной и чрезвычайно субъективной памяти говорю – не устает меня удивлять.

И ведь знаю – много раз проверял по различным справочникам, что тот кубковый матч одной четверть финала проходил не в пятьдесят шестом – в том году из-за Спартакиады он не состоялся, – а в пятьдесят седьмом, но снова лезу в справочники и попутно с удовольствием перечитываю стрельцовско-нилинские сочинения, удостоверяюсь, что был не прав, и все-таки не могу отделаться от впечатанной в сетчатку глаза картины, где торжественное открытие Спартакиады народов СССР и явление таланта Божией милостью – Эдуарда Стрельцова – народу на берегу Москвы-реки произошло в один и тот же день…

Да и разве важно, успокаиваю себя, когда, в какой день какого года произошло чудо?!..

Жажда чуда, случающегося на стадионе, на сцене театра, в зале филармонии, неутолима. Нужно быть готовым к его восприятию, как был готов к нему одиннадцатилетний Эдик Стрельцов, в сорок восьмом впервые увидевший на футбольном поле Всеволода Боброва и решивший, что если уж играть в футбол, то как Бобров! Об этом писал Нилин, рассказывая о том, как июльским днем 1979-го в спортивном комплексе ЦСКА Москва прощалась с «Шаляпиным русского футбола, Гагариным шайбы на Руси». И Боброву всегда было не безразлично, когда он слышал, что всеобщий любимец Стрельцов напоминает в игре его, бомбардира.

«И Стрельцов, наверное, вспоминает, как несколько лет назад ездили они в Грузию – ветераны футбола двух поколений. Одна команда, где был Бобров, играла со сверстниками Бориса Пайчадзе. А Стрельцов с теми, кто помоложе, играл против Михаила Месхи. И Стрельцов играл в бобровской футболке. А потом, поскольку дело все-таки происходило в Грузии, где очень любят футбол и где у Боброва и Стрельцова много друзей и почитателей, праздновали товарищескую встречу.