Революция

Повисло неловкое молчание. В эту минуту вышел хозяин дома. Дон Антонио Ларедо, который не участвовал в таких вечерах, с чопорной учтивостью поздоровался с гостями и, вверив их попечению сестры, тотчас вернулся в свой кабинет и к своим делам. Разговор принял иное направление – стали обсуждать недавнее открытие в Торговом центре магазина английских товаров для мужчин, а также целебные свойства испанской воды «Карабанья». Роза Сугасти упомянула времена Порфирио Диаса, пожалев, что кое-какие городские проекты он осуществить не успел. Тогда Мориц сообщил, что популярность Мадеро падает, а на юге разгорается восстание Сапаты, и спросил, как расценивает происходящее испанское посольство. Дипломат в ответ лишь благоразумно пожал плечами и раздвинул губы в лисьей улыбке того, кто знает много, а говорит мало.

– Wait and see[25], – только и сказал он.

– Но правдивы ли упорные слухи, будто посол Кологан в отвратительных отношениях с нашим президентом? – допытывался Мориц. – Он якобы поддержал своего американского коллегу, когда тот…

Категоричным вердиктом тетушка Эулалия пресекла дальнейший анализ обстановки.

– Здесь не говорят о политике, – сказала она, описав веером полукруг, куда попали ее племянница, ее кузина и сестры Сугасти. – Дамам и девицам это совсем неинтересно. Хватит с нас на сегодня и этих… сольдадер.

– Но в стране становится горячо, донья Эулалия…

– Нам важно лишь, горяч ли шоколад.

Мартин был занят только Йунуэн, а та по-прежнему поглядывала на него с нежностью. От этого он чувствовал себя счастливым, раскованным и уверенным в ближайшем будущем. И омрачено оно было только одним – капитан Кордоба продолжал за ним наблюдать.

Из особняка Ларедо они вышли вместе. Солнце уже скрылось за дворцом Чапультепек, и желтый свет новомодных электрических фонарей разлился по бульвару Пасео-де-ла-Реформа: двойная линия сверкающих точек выделялась на фоне далекого неба, где, как затухающий пожар, алое еще боролось с темно-синим.

Кордоба тростью показал туда, где напротив кафе «Колон» стояли два наемных экипажа: кучера только что зажгли фонари над козлами.

– Может быть, возьмем?.. Поедем вместе, если не возражаете.

Мартин, сдвинув шляпу на затылок, любовался наступающими сумерками. И погода, и сияющий огнями бульвар располагали к прогулке.

– Я лучше пройдусь. Отсюда до моего отеля – всего полчаса ходу.

– Что ж… – Капитан взглянул на часы. – Тогда я вам составлю компанию… Давайте срежем путь по Сьюдаделе.

Мартин все еще пребывал в сомнениях. Предстояло идти по темным улицам. У него не было оснований не доверять Кордобе, но то, как капитан смотрел и как молчал в присутствии Йунуэн, как холодно и задумчиво улыбался, вселяло смутное беспокойство. Однако больше всего удивляло, что при всем том Хасинто Кордоба был Мартину чем-то симпатичен. Более того, Мартин чувствовал, что симпатия эта взаимна.

– Хорошо. Идемте.

Оставив позади Реформу, они двинулись к Букарели и Сьюдаделе, где улицы были освещены куда более скупо. И довольно долго шли в молчании. Капитан поигрывал тростью, а котелок затенял половину его лица.

– Вы любите Йунуэн? – спросил Кордоба.

Спросил неожиданно, в упор, но при этом тоном естественным и спокойным, словно речь вел о погоде или о мостовой, по которой они шли.

– Надеюсь, вы не истолкуете мои слова превратно, – оправившись от удивления, сказал Мартин, – но вы позволили себе бестактность.

– Вы правы, – все так же спокойно ответил капитан. – Это она и есть.

Он передернул плечами, словно сбрасывая с них груз неведомой ответственности, и через несколько шагов заговорил вновь:

– А знаете – мой отец погиб из-за бестактности.

И в немногих словах, покуда они шли рядом, рассказал подробности. Его отец, полковник артиллерии Сантьяго Кордоба, воевал за республиканцев во времена императора Максимилиана, участвовал в сражениях при Мьяаутлан и Карбонере. В 1886 году его спор с приятелем привел к дуэли, стоившей жизни обоим ее участникам.

– И причиной тоже была бестактность.

– С чьей стороны?

– Да не все ли равно… И я в два года остался сиротой.

Он погрузился в угрюмое молчание, но через минуту нарушил его:

– Говорили, там были замешаны женщины.

И снова замолчал. Они пересекли маленькую площадь, где скамейки и кусты уже тонули в темноте. Фонарь на дальнем углу освещал нижнюю часть капитанова лица – усы и твердо очерченный, решительный подбородок.

– Они были закадычными друзьями, – наконец заговорил он. – Братьями, в сущности. Второй ходил в том же чине. Имя его было Хасинто Карвахаль, и меня назвали в его честь. Дружили еще с той поры, как были кадетами. Люди верные долгу и отважные, люди чести, мексиканцы до мозга костей.

– Но как же…

– Это особенная страна. Нравы здесь своеобразные и жестокие, как вы, наверно, уже могли заметить.

Он негромко, сквозь зубы засмеялся, и Мартин не мог не спросить себя, к чему же приведет их такой необычный разговор. Да уж, надо думать, ни к чему хорошему.