Рифейские горы

Араны общались только между собой, Айвара будто и не было с ними в одной пещере, его не замечали. Ми-аран, он не стоил внимания перворождённых. Хотя, бывало, после ухода посетителей, Айгамат сам рассказывал кое-что, пояснял, предугадывая возможные вопросы. Он и сейчас, проводив гостя, вернувшись, произнёс с привычным ворчанием, обращаясь уже к Айвару:

— Видишь, что значит, быть араном. А ты сам сколько ещё болеть собираешься?

— Я здоров давно! — возмутился Айвар, пренебрежение в голосе арана задело его за живое. Эти вечные упрёки, сколько можно терпеть? Хватит! Надоело! Постоянно сравнивает со своими, будто я виноват, что родился марагом.

— Здоров! — Старик громко фыркнул, разгребая горячие угли железным прутом, приказал строго:- Иди сюда! Покажи свою болячку. И тебя посмотрю заодно…

Айвар нехотя поднялся, придерживая штаны обеими руками, босиком прошлёпал по холодному земляному полу, остановился на мягкой медвежьей шкуре.

— Здоров он… Ишь ты! — Айгамат дёргал подбородком с усмешкой, повязку на ране ми-арана он не снимал уже довольно давно, всё как-то руки не доходили, да и были заботы поважнее. Скручивал полотняный бинт трубочкой, бережно расправляя пальцами каждую складочку, заставил марага поднять руки над головой, а сам не спешил, решил про себя: «Пускай потерпит! Чтоб не огрызался в другой раз…»

— Смотрю, бичом-то тебя в своё время хорошо охаживали, — заметил, взглядом указав на шрамы на плечах и даже на груди. — И спина вся расписана… Вредничал, небось? — Айвар в ответ плечами пожал, промолчал. — После бича обычно не выживают. Тебе повезло, парень. — Оторвав присохший к краям раны бинт, Айгамат изумлённо округлил глаза, понял сразу: мараг не только везучий, но и живучий, кроме всего прочего.

Рана — колотая рана от меча, на вид небольшая, но с повреждением правого лёгкого — сейчас выглядела почти полностью зажившей. Затянувшийся шрам длиною по ширине клинка. Ни крови, ни воспаления.

— Хм… — Айгамат глазам своим не верил, пальцами коснулся рубца, будто убедиться хотел в увиденном. — Неплохо выглядит, — поправился:- неплохо для ми-арана… Наружные ткани уже здоровы… — Не договорил, раскрытой ладонью накрыл шрам, закрыв глаза, сосредоточился.

— Что вы делаете? — удивился Айвар, опуская руки. Старик недовольно бровями повёл, заставляя замолчать. И Айвар подчинился.

— Рана в лёгком так и не зарубцевалась, — сообщил Айгамат, отнимая руку, — но кости и мышцы межрёберные уже совсем здоровы. — И тут рассмеялся, не в силах скрыть удивление. — Но почему?! Такое естественно для нас, но ты не аран…

— Моя мать — из аранов. Жрица Айвин… — Айвар поднял глаза и встретился взглядом с серыми глазами Айгамата.

— Затянулось прямо-таки отлично. — Айгамат отвёл глаза первым, снова принялся изучать место ранения. Говорил и двигался так, будто слова Айвара не расслышал, пробормотал себе под нос:- Я ведь и купал тебя только в первые дни… Да и потом, промывал обычно, или просто повязку смачивал… Но всё равно, ми-аран…

Ведёрко с тёмной, густой, как масло, водой стояло от них довольно далеко, старик подтянул его к себе поближе за полуоторванную ручку, принялся купать в воде тряпочку. Айвар смотрел на старика сверху, прислушиваясь к его тихому ворчанию:

— От луны только четверть была тогда, когда Сактамат в прошлый раз приходил. У него уже не было крови, рана с корочкой была. А тебя я даже не смотрел в тот день. И после не смотрел. Это ж выходит, две недели я тебе повязку не менял. Да, где-то так.

— На мне всё с детства быстро заживает, — сообщил Айвар, скосив глаза, он глядел с любопытством на то, как Айгамат стирает влажной тряпкой пятна засохшей крови вокруг затянувшейся колотой раны. — А вот у Ангуса, у моего старшего брата, такого нет… У него, как у всех. Дня три надо, пока порез затянется…

— Тихо, болтун, отвлекаешь! — не сердито прикрикнул на Айвара аран. — Чёрная вода — Матери подарок! С ней грех беспечным быть… Об излечении надо думать, о пользе своей для рода людского… И Богиню благодарить.

Айвар губы сжал в тонкую линию, встал прямо, глядя поверх головы старика. Тяжёлые капли целебной воды стекали вниз по груди, щекотали кожу, вызывая невольный озноб. Ни о чём другом думать не хотелось, лишь об одном: утереться.

— Воде этой все раны, все болячки, все скверны подвластны. Она любую хворь излечит. Так излечит, что и шрамов на теле не остаётся…

А ты-то, смотрю, много боли видел. И хлыст и бич тебя секли, и огонь жёг, и меч жалил. За грехи отца, за ошибки матери кто платит? Дети! Кровь родная. Плоть единая. Страдания детей — трижды и ещё три раза боль для родителя.

— Не при чём тут мои родители! — Не выдержал Айвар, отталкивая руки старика, возмущённо глазами сверкнул. — Я сам виноват во всём! Я — и никто больше! Вы ведь не знаете ничего, как вы можете говорить такое?

— Сердцем горяч ты, мальчик! Где терпение твоё? — Айгамат головой покачал, опустился перед ведёрком с водой на корточки. Чёрная, непрозрачная вода скрыла его правую руку выше запястья, будто ножом обрезала.

Чудная вода! Неужели бывает такая?