— Элли? — Урмё присвистнул. — Вот это новость! А я думал, она изменилась после приезда из Цветочной Столицы.
— А что она там делала?
— В письмах от Элая было сказано, что искала лучшей жизни. Да вот только её там кто-то обрюхатил, и она в слезах вернулась к папеньке.
— Любопытно. — Нолан почесал подбородок. — Интересно, доберутся ли они до Цветочной Столицы или осядут в Макавари.
— А ты такой спокойный. Не волнуешься за сына что ли?
— После того видения я уверен: всё с ним хорошо.
Урмё воткнул вилку в остывшую половину пирога, приподнял и со вздохом опустил.
— Значит, девочка хочет отомстить. Вот только кому, когда все обидчики наказаны⁈
— Посмотрим. — Феникс представил карту в кабинете мэра, подумал и сказал: — Если план Ксении по спасению детей сработает, то наверняка наше племя разделится и часть отправится к вулкану Штрехнан добывать его богатства.
— Так вы что, с рождения силой владеете? — восхищённо спросил Урмё.
Нолан мотнул головой.
— С инициации, с двенадцати лет. И то не все. Некоторые девочки выбирают стать матерями, поэтому не проходят инициацию.
— Двенадцать, — простонал Урмё, — поздновато для исполнения условий договора между Радонасом, Ярмехелем и Лагенфордом. Я даже не представляю, как мы будем выкручиваться.
— Судя по словам мэра, ждать у моря погоды, точнее, у реки.
— Ну-ну. Ждать, пока нападёт Бех-Абар, чтобы размазать его объединёнными силами шести городов. Если получится. Нерадостные перспективы, ты не находишь?
Нолан в ответ пожал плечами и разлил по кружкам оставшийся чай. Рука дрогнула от мысли, которую Феникс не задумываясь озвучил:
— Шермида ведь тоже оказалась пешкой в этой игре.
— М-да уж. Призванная исполнять чужие капризы. Это будто проклятое наследие от её матери-блудницы. А я, между прочим, всё ещё серьёзно настроен извиниться перед леди Филиппой. Как-то мы с ней жестоко обошлись, — со смущением в голосе произнёс Урмё.
— Не стоит, — отрезал Нолан. — Если она решила отвергнуть традиции рода, то она всё равно что захватчик. Да и возвращаться в дом двенадцатого советника не очень-то хочется. Неизвестно, там ли она ещё.
— Ты не хочешь увидеть Шермиду снова?
Феникс глянул на друга. Голос того дрогнул на последнем слове, лицо залило краской.
— Если будет на то судьба… Ты хочешь увидеть её?
— Не знаю. Будто в руках её осталась половина моего сердца и тлеет, тлеет без возможности соединиться с другой.
— Ты снова влюбился в неё?
Урмё закрыл лицо ладонями и медленно кивнул. Нолан жалел друга, ведь понять это безумное влечение к Шермиде было несложно. Но вот сочувствия по этому поводу или поддержки тот не получит. Ведь нельзя же мучить себя. Нельзя! Или можно?
— Ты помнишь про её сына, который живёт в Заккервире? Не хочешь съездить туда?
— Мне не на кого оставить город, кроме тебя. Переживу. Если он и вправду похож на одного из нас, то лучше не знать, на кого.
«И зачем ты меня обманываешь?» — с грустной улыбкой подумал Нолан.
Рихард
Быстрее, быстрее, быстрее.
Уже недостаточно было моргнуть, чтобы пропало видение птичьих лап вместо ног, уже и на груди колыхались огненные перья. Не думать об этом, не обращать внимания было сложно, но Рихард старался. Он вбил себе в голову лишь две цели: держать курс на белую звезду и не позволить сгореть верёвке, обязанной вокруг пояса. Когда Джази окликнул, что лодка по скорости сравнялась с кораблём, юный Феникс ещё ускорился.
Быстрее, быстрее, быстрее. Не оборачиваться. Не смотреть в лица спутникам, не дать им остаться в открытом море. Вперёд!
Глава 81
Тьма в сердце женщины
Шермида
Шермида кусала губы. Всё пошло не по плану с момента её возвращения. Она-то надеялась, что за двадцать два года Патерио-Энба найдёт себе преемника, но нет, старый олень был слишком упрямый. Слишком. Упрямый. К тому же он оказался из Братства Вечности. Так же, как и Этот.
Женщина стиснула в кулаке алую каплю. Вытянутая, с полпальца длиной, с продольным отверстием, всегда чуть тёплая, полупрозрачная, выточенная из неизвестного камня. Если смотреть на свет, внутри будто закручивались спирали из красно-жёлтых искр. Это был подарок Этого — отца, как говорила мать, но, скорее всего, врала. Врала, что подарок. Уже в тюрьме Шермида поняла, что такую вещицу не достать просто так. Наверняка мать украла её у отца в один из его визитов к ней в бордель. Не в тот ли, после которого злачное место сожгли? Один эпизод отпечатался в памяти: всплеск алого, переданного из рук в руки, и тихий шёпот: «Дитя моё, храни и никому не показывай».
Отца мать всегда называла «Этот». Шермида была согласна. Одно время даже желала ему смерти, ведь тот, кого называли «Этот», просто не мог быть своим, а чужакам желать смерти вполне естественно. Особенно тем, кто совершенно не заботиться о своём приплоде.