Рок. Лабиринт Сицилии

На лице Катона бушевало море чувств. В нём шла борьба разных желаний, от умерщвления ненавистного для него человека до инстинкта самосохранения и выжидания более благоприятного случая для этого. Глаза его блуждали между ширмой и рукой Септемия над жертвенником. Он понимал, разожми Бибул кулак, и все планы ордена, которые строились веками, пойдут прахом!

— Ты не понимаешь, что своим упрямством ты и тебе подобные мешают возвышению Рима! А бог существует! Он здесь и ждёт от нас только одно — все части диска! И тогда он сделает Рим величайшим городом на земле! Самым великим из великих!

— Ради такого величия умирают тысячи людей! Бог должен создавать, а не убивать! Это не мой бог, и я вижу, что и ты не дорожишь этой частью! Жаль, твой брат отдал за эту идею жизнь!

Септемий разжал кулак, и из его руки вывалился амулет, который полетел в жертвенник, а он будто почуяв что-то, подбросил свои языки, чтобы лизнуть и попробовать на вкус летящее в его неуемное горло топливо…

— Нет, постой! — умоляюще крикнул понтифик. Его воля была подавлена, глаза выражали испуг и отчаяние.

Септемий сомкнул кулак и часть цепочки, оказавшаяся снова зажатой в руке, прекратила полёт Астарты к огню. Амулет закачался на ней.

— Мой брат! Мой бедный брат! — Катон шагнул в сторону Септемия с умоляющим жестом. — Не делай этого ради моего брата! Ты не понимаешь. Он вёл жизнь тайную и не свободную! Отец в раннем нашем младенчестве захотел, чтобы было так! Мы иногда менялись с ним местами. И он появлялся в Сенате под моим именем! Бедный Публий! Но он мечтал выйти из забвения. Зажить под своим именем! Для этого нужно было так мало! Просто собрать диск! Я говорил ему: «Не участвуй во всех этих событиях!» Но он смеялся надо мной, и вот ему отрубают пальцы! После этого он стал заметен, исчезла даже возможность нашей подмены. Это заставило его ускорить свои действия, чтобы добраться до всего диска! Бедный брат!

— Твой брат умер с мечом в руках! Так же умерли тридцать тысяч римлян! Хватит причитать! Я последний раз повторяю — противоядие!

— Сейчас получишь!

Катон вздохнул, смирившись. Он прошёл к низкому столу, стоящему напротив жертвенника, и порывшись в его нижних полках, достал какой-то мешочек. Он отсыпал из него в другой и подал второй Септемию.

— Разведёшь в воде. Пусть выпьет всё в течение дня.

Септемий взял его в руку.

— Послушай, Катон, если это не поможет, клянусь Юноной, я приду и выжгу этот лабиринт и всех, кого обнаружу в подвале!

— Поможет, Септемий! Можешь мне поверить. — Катон сказал это с убеждением, и это успокоило Бибула.

— Хорошо! — Септемий надел амулет на ладонь Двуликого.

— Я надеюсь, что всё сказанное здесь было сказано «под розой»! — Катон посмотрел на Септемия.

Тот молча повернулся и пошёл к выходу.

— Ты всё ещё не веришь в возвышение Рима? — остановил Септемия своим вопросом Катон.

— Теперь это уже не важно! — повернулся к нему Бибул.

— Что ты имеешь в виду? — почуяв недоброе, вздрогнул Катон.

— Полного диска уже никто никогда не соберёт! Одна из частей для человечества утеряна навсегда! — Септемий повернулся и пошёл к выходу…

Септемий вышел. За закрывшейся за ним дверью были слышны его удаляющиеся шаги. Катон всё это время простоял в оцепенении. Он, будто почувствовав сильнейшую усталость в ногах, опустился на одну из жреческих скамей. Сзади из-за ширмы вышел человек в одежде жреца…

— Зачем ты его отпустил? Мы были в силах умертвить их всех! — сказал он глухим голосом, раздававшимся из-под капюшона.

Катон не ответил. Он встал, прошёл к стене, которая тихо отодвинулась.

— Опусти меня к нему! — сказал он, повернувшись к жрецу.

— Но сейчас не время! — человек выразил недовольство решением, принятым Катоном.

— Время везде одинаково, — загадочно произнёс Катон уже каким-то не своим голосом.

Человек отшатнулся от него.

— Опусти! — прозвучало из стены, которая после захода в нишу Катона вернулась на место…

…Катон спускался вниз. Наконец, спуск прекратился и он вошел в какое-то тёмное помещение. Пройдя в полнейшей темноте по коридору, он вошёл в большой зал. В углах зала горели жертвенники, освещая вокруг себя определённую площадь, дающую представление о размерах зала. Чувствовалась, что над жертвенниками проведена система вентиляции, так как огонь издавал тяговые завывания, будто огонь в кузнечном горне… В зале было очень жарко, видно, огонь, горящий в углах, выполнял отопительную задачу… Катон, войдя, направился к затемнённому центру…

В центре стояло какое-то тёмное изваяние. Катон медленно продвигался вперёд, будто боясь чего-то…

— Что… Разве тебя звали? — вдруг раздался шипящий голос. — Опять неудача?

— О, Двуликий! Я побеспокоил тебя по причине странного известия, заставившего меня спуститься к тебе! — голос Катона поменялся, став грубо шипящим.

В ответ было молчание. Катон взял на ощупь один из приготовленных факелов и пошёл к одному из очагов, чтобы разжечь его… Через минуту он вернулся к изваянию…

— Что случилось? — повторил шипящий голос.