Романовы

Вице-президент Коммерц-коллегии Генрих Фик (это он собирал в Швеции сведения для коллежской реформы) представил Петру проект регламента Главного магистрата, предполагавший введение в России настоящего городского самоуправления — магистратов с координацией их деятельности Главным магистратом. Но Пётр и здесь пошёл своим путём: в городах появились (1721 — 1724) магистраты с избираемыми советниками-«ратманами» и бургомистрами; однако вследствие слабости российского купечества они не были реальными органами управления, подобными западноевропейским, а выполняли главным образом полицейские обязанности: выявляли пришлых людей без «покормёжных писем», выдавали паспорта, организовывали полицейские наряды во главе с десятскими и сотскими, искореняли «праздных и гулящих», «понуждая» их «к каким возможно художествам и ремёслам или работам».

У этого «самоуправления» не было реальных, гарантированных законом источников доходов, что делало невозможным развитие местной экономики и инфраструктуры — поддержку мануфактур и промыслов, развитие «художеств» и торгов, учреждение бирж, ярмарок, школ, богаделен, обеспечение пожарного «охранения», чистоты улиц и ремонта мостов. Прибывший в город со своим отрядом офицер или местный воевода мог отдавать приказания бесправному «бурмистру», а то и поколотить его. Закон предписывал магистратам прежде всего собирать «положенные с них (городских жителей. — И. К.) доходы»; к тому же это «самоуправление» было поставлено под контроль бюрократического «министерства городов» — Главного магистрата.

В систему новых учреждений была включена и Церковь, ещё сохранявшая некоторую автономию. В 1721 году патриаршество было упразднено, высшим церковным учреждением стал Святейший синод — «духовная коллегия» из епископов и других священнослужителей, в котором руководящая роль принадлежала сторонникам реформ архиереям Феофану Прокоповичу и Феодосию Яновскому и назначенному царём чиновнику — обер-прокурору. Как и прочие служащие, члены Синода получали жалованье и приносили присягу. Пётр I провозгласил себя «крайним судией духовной сей коллегии» и принял титул «Отец Отечества». В глазах традиционно мысливших подданных это был разрыв с древнерусской традицией: получалось, что православный, но светский государь сам себя назначил главой Церкви.

Царь не был атеистом, но в его представлении «духовный чин» должен был под государственным контролем трудиться на «общее благо» так же, как и прочие подданные. В своих указах Пётр обвинял монахов в тунеядстве и утверждал, что люди «бегут в монастыри от податей, а также от лености, дабы даром хлеб есть». Похоже, он считал недопустимым, чтобы в его государстве были люди с другими жизненными ценностями и идеалами.

Составленный Прокоповичем по царскому указанию «Духовный регламент» объяснял причины ликвидации патриаршества: «...простой народ не ведает, как различается власть духовная от самодержавной, но великой высочайшего пастыря честью и славой удивляемый, помышляет, что таковой правитель есть то второй государь, самодержцу равносильный или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство... Так простые сердца мнением сим развращаются, что не так на самодержца своего, как на верховного пастыря в коем-либо деле смотрят. И когда услышится некая между ними распря, все духовному больше, нежели мирскому правителю, слепо и пребезумно повинуются и за него поборство-вать и бунтовать дерзают».

Отныне Церковь стала использоваться светской властью для пропаганды и контроля за подданными. Храмы и монастыри получили утверждённые штаты и должны были устраивать за свой счёт богадельни для отставных солдат. «Духовный регламент» предписывал церковникам доносить об открытых на исповеди политических преступлениях. Приходским священникам вменялось в обязанность каждый недельный праздник после литургии зачитывать вслух воеводские «публикации»; от них «под лишением священства и под политическою смертью» требовали подавать «подтвердительные сказки» об отсутствии в их приходах беглых, а в случае появления таковых доносить властям.

Не случайно многие церковники стали противниками петровских новаций, и царь не без оснований утверждал: «Многому злу корень старцы да попы; отец мой имел дело с одним бородачом (Никоном. — И. К.), а я с тысячами». Пётр и его главный идеолог Феофан Прокопович не допускали мысли о какой-либо самостоятельности Церкви, видя в ней поползновения на верховную власть: «Се тёрн! Жало змеиное, папеж-ский се дух! Священство бо иное дело, иный чин есть в народе, а не иное государство».

Созданный в первой четверти XVIII века мощный механизм власти помог мобилизовать силы страны, в кратчайший срок создать современную промышленность, выиграть тяжелейшую войну, заложить основы светского образования, внедрить ряд культурных инноваций и европеизированный образ жизни. При этом масштабная модернизация не была безоглядным разрывом с прошлым, как бы ни хотелось этого самому Петру.