Конечно, кто-то это организовал. И понятно, что не социалисты, они были слабы, эсеры вообще практически исчезли, социал-демократы были очень маловлиятельны. Эту манифестацию организовал через подставных лиц, безусловно, германский Генштаб. Но если бы не было народной воли свергать Царскую власть, то ничего бы не получилось. Все эти агенты были бы изобличены, побиты и выданы полиции и контрразведке. Речь, конечно, идёт о том, что народ хотел этого, а поэтому с удовольствием в этом участвовал, и отнюдь не вслепую. Это надо помнить.
В ночь с 1 на 2 марта началось восстание береговых частей полуэкипажа в Кронштадте и Гельсингфорсе. Восстал тот самый флот, которого очень боялась Германия. Россия обладала тогда на Балтийском море мощным флотом: четырьмя новыми линейными кораблями, новыми крейсерами, эскадренными миноносцами, новейшими подводными лодками. И этот флот был в полной готовности. Он стоял в Гельсингфорсе, в Кронштадте, подводные лодки базировались в Балтийском порту – ныне это Палдиски под Таллином. Всё было готово к весеннему наступлению на Балтике. Флот немцам надо было обезвредить до 12 апреля.
И началось восстание непонятно зачем и почему, но опять же не матросов на кораблях, не тех, кто участвовал в боевых действиях, а полуэкипажей, то есть тех, кто находился на берегу. Это или роты по обслуживанию кораблей, или те, кого готовили в матросы, но ещё не подготовили. Они не хотели идти под снаряды, не хотели тонуть от немецких торпед и мин, и они взбунтовались.
Восстание, начавшееся в ночь с 1 на 2 марта, продолжалось до 4 марта. За эти три дня было убито 120 кондукторов, офицеров, адмиралов и генералов флота, свыше 600 арестовано. Среди убитых – Главный командир Кронштадтского порта и Военный губернатор Кронштадта вице-адмирал Вирен, начальник штаба Кронштадтского порта контр-адмирал Александр Григорьевич Бутаков, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Адриан Непенин. Руководство флота было всё уничтожено, убито бунтовщиками, а сопротивления не было. Матросы кораблей не встали на защиту своих офицеров. Никто не встал. Офицеров, как овец, вели через весь Кронштадт на заклание в овраг за Морским собором, и никто из нижних чинов не встал на их защиту. А достаточно было экипажа одного эскадренного миноносца, чтобы всё прекратить и бунтовщиков арестовать.
Вот как описывает молодой мичман Владимир Успенский то, что произошло в Кронштадте: «С нас были сорваны погоны (у меня с куском рукава), сорвали также кокарды с фуражек и куда-то повели. По дороге к нам присоединяли новые группы арестованных офицеров. Мне было очень больно идти из-за сильно ушибленного копчика (во время ночного избиения. –
1 марта в Твери, далеко от линии фронта, толпа солдат запасных батальонов и рабочих Морозовской мануфактуры ворвалась в губернаторский дворец, выволокла на площадь губернатора барона Николая Георгиевича фон Бюнтинга, требовала его смерти и в итоге его убила. «Толпа требовала смерти, – вспоминал очевидец этой ужасной расправы митрополит Вениамин (Федченков). – Губернатор спросил: „Я что сделал вам дурного?". „А что ты сделал нам хорошего?" – передразнила его женщина из толпы». Толпа глумилась над губернатором, избивала его, потом кто-то выстрелил ему в голову из пистолета, и труп ещё долго топтали ногами. «Так открылся первый день революции в нашей Твери…» Фон Бюнтинг, православный христианин, прежде чем выйти из дворца на верную смерть, успел по телефону исповедаться епископу Вениамину. Выстреливший в голову губернатору был, скорее всего, немецким агентом, но толпа-то была простых русских рабочих и работниц – вновь лютая ненависть к Императорской власти и убийство, делающее возврат к прежней мирной жизни уже невозможным. Всюду разыгрывается практически один и тот же сценарий, как будто из выученной методички.
Это всё 1 марта. Император не отрёкся, в России – Императорская власть. Народ бесчинствует, он не желает этой власти, и мы видим, что сразу взят курс не просто на какое-то конституционное изменение власти, а на максимальное кровопролитие. Предположим, офицеры в Гельсингфорсе были опасны немцам. Но немец по национальности, губернатор Бюнтинг вряд ли немцам был лично опасен, обычный чиновник. Но была ненависть к власти, и ненависть к этим генералам и офицерам, к адмиралам и губернаторам. Среди них были хорошие, их любили солдаты, матросы, но ненависть к институциям старой России – вот что её погубило.