Вот состав кабинета. Председателем Совета министров должен был стать генерал Лавр Корнилов. Его заместитель – Александр Керенский. Управляющий Морским министерством – адмирал Александр Колчак, министр труда – Георгий Валентинович Плеханов, министр финансов – Алексей Путилов, министр торговли и промышленности – Сергей Третьяков, министр почты и телеграфа – социалист Ираклий Церетели, военный министр – Борис Савинков, министр иностранных дел – Максимилиан Филоненко. В кабинет даже предполагали ввести впервые министра-женщину, ею должна была стать «бабушка русской революции» Екатерина Брешко-Брешковская. Этот проект был серьёзным начинанием и серьёзной альтернативой грядущему развалу. Правительство должно было объединить деятельных миллионеров-капиталистов, лучших военачальников и флотоводцев Империи с социалистами и даже со вчерашним «гением террора» – Борисом Савинковым, которому передавался важнейший портфель военного министра. Но всех этих столь разных людей объединяло одно – неподдельная любовь к отечеству и желание ему победы в войне и процветания.
Борис Савинков – это человек совершенно другого типа, чем Корнилов. Удивительным образом их пути сомкнулись. Борис Викторович Савинков происходил из русской дворянской семьи, но он посвятил себя революции, он был гением террора. И в этом смысле он, конечно, симпатии вызывать не может, как и любой террорист. Но после Февральской революции он проявил себя патриотом России. Это был, оказывается, террор ради России, а не террор против России. Просто он ещё больше, чем Корнилов, ненавидел императорский режим. И Савинков увидел в Корнилове героя, человека, который может спасти революцию и Россию. Вот эти два понятия стали спрягаться вместе: Россия и революция.
Борис Савинков писал: «Отношение генерала Корнилова к вопросу о смертной казни, его ясное понимание причин Тернопольского разгрома, его хладнокровие в самые тяжкие дни, его твёрдость в борьбе с большевизмом, наконец, его примерное гражданское мужество поселили во мне чувство глубокого к нему уважения и укрепили уверенность, что именно генерал Корнилов призван организовать нашу армию. Я был счастлив этим назначением (Корнилова главнокомандующим 19 июля. –
Но вот в Большом театре начинается Московское совещание. С пространной речью выступает Керенский. Всё обставлено довольно опереточно. Керенский выступает со сцены, около него стоит его личная охрана – морские офицеры. Он показывает, что он владеет положением. И постоянно пугает в первую очередь Корнилова. Вообще вся его первая речь обращена в первую очередь к Корнилову, хотя он ни разу не назван по имени. Керенский говорит: «Все будут поставлены на своё место. Каждый будет знать свои права и обязанности. Но знать свои обязанности будут не только командуемые, но и командующие. И какие бы кто ультиматумы не предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне – верховному главе ея». Это выступление Керенского вызвало аплодисменты слева, но очень сдержанную реакцию в центре и справа.
И вдруг 13 августа днём во время заседания Керенскому подаётся записка. Он меняется в лице. Из Ставки на Белорусский вокзал прибыл генерал Корнилов. Его встречает почётный караул. Офицеры несут его на руках. И 14-го он появляется в Большом театре. Его приход встречен оглушительными аплодисментами центра и справа и шиканьем левой части зала. Выборные от солдатских комитетов, развалившись в креслах первых рядов слева, демонстративно не встали при входе Верховного главнокомандующего. Они сидят с расстёгнутыми воротниками гимнастёрок, покуривая папироски и лузгая семечки.
Корнилов выступает с речью по записке, он, в отличие от Керенского, не большой мастак говорить. Речь написана. Вот основные тезисы этой речи Корнилова на Московском совещании 14 августа.
«В наследие от старого режима свободная Россия получила армию, в организации которой были, конечно, крупные недочёты. Тем не менее эта армия была боеспособной, стройной и готовой к самопожертвованию. Целым рядом законодательных мер, проведённых после переворота людьми, чуждыми духу и пониманию армии, эта армия была превращена в безумнейшую толпу дорожащих исключительно своей жизнью людей. Были примеры, когда отдельные полки выражали желание заключить мир с немцами и готовы были отдать врагу завоёванные губернии и уплатить контрибуцию, считая по 200 рублей на брата».