Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1

Александр I вообще крайне скептически относился к Бурбонам и их перспективам удержаться на французском троне, даже если их «посадят» туда союзники. Он считал их людьми косными и ограниченными, не способными понять, что править старыми методами в новый обстановке невозможно. Подтверждением этому может служить эпизод, описанный в мемуарах агента Бурбонов барона де Витролля, когда он за две недели до вступления союзных войск в Париж приехал к Александру I уговаривать его согласиться на восстановление династии Бурбонов. Ответ Александра I просто поразил де Витролля. «Что же, – сказал Александр с выражением неудовольствия и сожаления, – если бы Вы их получше знали, Вы были бы убеждены, что тяжесть подобной короны слишком для них велика… Мы уже много искали, что могло бы подойти Франции, если бы Наполеон исчез. Некоторое время тому назад мы думали о Бернадоте. Его влияние на армию, расположение, которое он должен иметь в кругу друзей революции, остановили на один момент нашу мысль на нём. Но затем некоторые мотивы отдалили нас от этой мысли. Говорили и о Евгении Богарнэ, его уважают во Франции, его любит армия, он вышел из рядов дворянства. Может быть, он имел бы многочисленных сторонников. А потом, может быть, благоразумно организованная республика (!) больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как Ваша! Эти идеи делают очень трудными установление более концентрированной власти!» Выслушав это, роялист де Витролль остолбенел: «Где же мы, Великий Боже, были 17 марта? Император Александр, король королей, объединившихся для спасения всего света, говорил мне о республике!».

[325]

Конечно, вряд ли Александр I и в самом деле собирался восстанавливать республику во Франции, но его антибурбонские настроения были фактом. А это совершенно не устраивало Талейрана, который с 1808 г. продавал секретную дипломатическую информацию России и Австрии, совершая тем самым государственную измену. К тому же его открытое предательство Наполеона в марте 1814 г. было общеизвестно. Поэтому ни Наполеон II, ни любая другая кандидатура, кроме Бурбонов, его не устраивала, т. к. ставила бы крест на его дальнейшей карьере. Поэтому Талейран сделал всё возможное, чтобы убедить союзных монархов, и, прежде всего, Александра I как самого могущественного из них, в необходимости восстановления именно Бурбонов на престоле. Помня фразу Александра I о том, что он не желает навязывать Франции какое бы то ни было правительство, а будет считаться только с мнением самой Франции, Талейран придумал хитрый ход. Он уговорил оставшихся в Париже сенаторов (а Сенат хотя бы формально считался высшим органом власти (после императора) в Первой империи, а потому мог считаться легитимным) подписать воззвание о призвании на престол Бурбонов, ложно уверяя их, что таково желание Александра I, и запугивая их сожжением Парижа, если русские заподозрят, что французы хотят оставить династию Бонапартов на престоле. Благодаря этому блефу, 6 апреля 1814 г. Сенат издаёт Хартию о призвании на престол брата казнённого короля от «имени французского народа» при условии издания Конституционной Хартии новым королем.

Раз таково было «мнение французского народа», то Александру I пришлось согласиться на кандидатуру Людовика XVIII. Изощрённый обман Талейрана возымел свое действие. Но вот дальше позиция и Александра I и Талейрана совпадала. Оба считали, что без издания Конституции Бурбоны долго у власти не задержатся.

Почти все современники тех событий отмечали необычайное конституционное рвение, которое проявил Александр I, буквально навязывавший Бурбонам Конституцию. Одни объясняли такое поведение российского монарха желанием смягчить дарованием конституционных установлений раздражение французов по поводу мирных условий и уменьшения французской территории. Другие, как, например министр полиции Паскье, считали, что Александр боялся «неосторожностей» со стороны ультрароялистов во главе с братом короля графом д’Артуа, которые могли вызвать новую революцию, а усмирять её пришлось бы союзникам и, прежде всего, русским войскам. А это опять война, опять огромные финансовые расходы…[326]

Талейран его в этом полностью поддержал.

В апреле 1814 г. Сенат разработал конституционный проект (при самом активном участии Талейрана и одобрении Александра I), представлявший собой умеренный вариант Конституции 1791 г. с более серьёзными полномочиями короля и двухпалатным Парламентом. Конституция должна была утверждаться королем и на народном плебисците.[327]