Российский колокол №7-8 2016

– Вполне возможно. Во всяком случае, ноги старика он в костёр совал. Может, ещё как-то пытал… Но в короткой перестрелке с авангардом, которым командовал лично Корнилов, охотник, чьё имя наводило ужас на ведьм и колдунов в Баварии и Трансильвании, напоролся на русский штык. Вот такая незадача…

– Бывает.

– И частенько, – коротко хохотнул прапорщик. – Мольфара, имя которого я так и не выяснил, отправили в лазарет. Там случайно оказался какой-то репортёр из «Санкт-Петербургских ведомостей». Он тогда разразился заметкой о том, как издеваются над карпатскими русинами «гансы». Лавру Георгиевичу понравился образ спасителя малых народов. Он наведывался к безымянному мольфару в лазарет, вроде бы даже фотографировался с ним. Не известно, о чём они говорили, но с тех пор за генералом Корниловым закрепилась слава бесстрашного командира, который не кланяется пулям и осколкам.

– Да?

– Ты же помнишь эти истории? Бой при Такошанах, например?

– Когда он впереди солдат вышел к проволочным заграждениям?

– Да. Потом была Венгерская равнина, Варжише, Крепна… А взятие Зборо?

– Но он же был ранен.

– В руку и ногу, когда легла целая дивизия? Потом побег. Снова война.

– Февральская революция…

– Это к делу не относится. Но напомню июньский прорыв семнадцатого года. А когда большевики уничтожили Текинский полк на пути из Быхова, выжил и не получил ни одной царапины именно Лавр Корнилов. А теперь здесь мы своими глазами можем наблюдать его неуязвимость.

– Ты думаешь, карпатский мольфар провёл над ним какой-то обряд?

– Нет, полагаю всё проще. Тот мольфар был наузником…

– Откуда ты знаешь? – перебил Пашутин.

– В декабре семнадцатого я отыскал самоедского шамана Йико-илко.

– В Москве?

– Его Штернберг[5] привозил ещё в пятнадцатом. А московские медиумы вцепились – не оторвёшь…

– А… Тогда понятно. Продолжай, пожалуйста.

– По моей просьбе и за бутыль «огненной воды» он установил ментальную связь с духом покойного мольфара.

– Значит, тот всё-таки не выжил?

– Что такое не везёт и как с этим бороться. На его избушку вышла тёплая компания дезертиров…

– Ясно.

– Йико-илко узнал, что с августа четырнадцатого года Лавр Георгиевич Корнилов носит науз[6]

, наговоренный на защиту от пуль и осколков. Возможно, от стрел и метательных ножей тоже, но я не стал уточнять.

– Понятно. А к чему ты мне это рассказал?

– Да противно всё это. Офицеры без амулетов в атаку ходят. Вон, Марков белой папахи не снимает – цельтесь, господа-большевички, на здоровье! А этот… Разве это храбрость – грудь под пулю подставлять, когда знаешь, что она тебя обогнёт по-любому?

– Так может не так науз и защищает, как мы думаем?

– Как же не защищает. Сам вчера ночью видел. И не я один, ты тоже видел, и все вокруг видели. Только они не понимали, в чём дело. А я понимал. И от ярости хотелось грызть угол избы.

– Ладно, – Николай Андреевич поднялся. – Зачем ты мне это всё рассказал, мне, вроде бы, понятно. Просилось хоть с кем-то поделиться. А вот зачем ты провёл такое расследование? Ведь не случайно же к тебе попали сведения о мольфаре, не случайно ты искал шамана Йико-илко? Теперь ты здесь. Это тоже не случайно? Отвечай, Саша!

– Я здесь для того, чтобы приглядывать за Лавром Георгиевичем. – Чистяков последовал его примеру и выпрямился. – Нравится он мне или нет, это не волнует никого. Не я принимаю решения.

– А кто? Кто в Совете Детей Протея правомочен принимать такие решения? И имеет ли право сам Совет соваться в вопросы государственного строительства России?

– Конечно, не имеет. Бери выше, Наставник, – прапорщик оскалился, развернулся и ушёл, оставив Пашутина в недоумении.

7

Хлопоты, связанные с командованием ротой, столь неожиданно свалившиеся на голову Николая Андреевича, совершенно вытеснили из памяти разговор с учеником о странных способностях Лавра Георгиевича. Передохнув в Ново-Дмитриевской, соединившись с войском Кубанского краевого правительства и реорганизовав полки и бригады, Добровольческая армия пошла на северо-восток, к Екатеринодару. Снова марши, перестрелки, бои в авангарде и арьергарде. Под Георгие-Афипской колонна попала под кинжальный обстрел с «красного» бронепоезда. Чтобы не потерять полк в полном составе, Маркову пришлось уводить офицеров под железнодорожную насыпь.

Вот тогда-то Николай Андреевич и вспомнил слова Чистякова.

Прямо на его глазах пулемётная очередь свалила коня под Корниловым. Романовский был ранен в бедро навылет. На месте погибли офицер штаба, подполковник Теплов и ординарец генерала Алексеева. Но Лавр Георгиевич не получил ни царапины.

«Случайность? – подумалось тогда Пашутину. – Или всё-таки нет? Вот ведь задал задачку…»

И перехватил злой, но торжествующий взгляд Чистякова, лежащего на грязном снегу. К щеке прапорщика прилипли кусочки щебня, а глаза излучали волчью тоску и ненависть.

8

Шёл четвёртый день сражения за Екатеринодар.