Российский колокол №7-8 2016

Семнадцатого марта «марковцев» сменил Партизанский полк генерала Богаевского. Николаю Андреевичу удалось занять путём получасового спора с командиром третьей роты просторную избу, где его офицеры получили возможность обсушиться, обогреться, отоспаться и поесть горячего. Печь натопили, как в бане. Огнём горели оттаивающие пальцы и уши. От мокрого шинельного сукна поднимался вонючий пар, поэтому пришлось открыть все форточки.

Корнет Задорожний пообещал накормить всех так, как не едали до войны в «Славянском базаре», нашёл самый большой казан, какой только смог, набросал туда рубленной баранины и сунул в печь. Прапорщик Рохлин и поручик Чартомский натаскали дров из поленницы, чтобы не бегать лишний раз на стужу. Хмурый и недовольный жизнью капитан Алов обнаружил кварту мутного и вонючего первача, заткнутую кукурузным початком. Николай Андреевич самогон у Алова отобрал, несмотря на возражения а-ля «а что тут пить на сорок-то человек» и приставил к бутыли штабс-капитана Сухтина, известного тем, что даже капли спиртного не брал в рот.

– Разрешаю по стопочке перед обедом! – сказал, как отрезал, командир роты. – А до того – ни-ни…

Сам вышел во двор. От тяжёлого запаха людских тел и просыхающей одежды кружилась голова. Иной раз обострённое обоняние, свойственное оборотню, мешало спокойно жить.

С неба продолжал сыпать снег, но ветер стих, и погода казалось не такой уж и мерзкой. Смахнув снег с лавки, стоявшей у кухни-летницы, Николай Андреевич присел. Задумался. На окраине станицы рвались снаряды. Музыка войны, ставшая привычной уже с четырнадцатого года. Приближающегося Чистякова он опознал по звуку шагов. Молча подвинулся, давая место ученику.

Александр опустился на лавку. Вздохнул.

– Слышал, из Кубанской армии делегация прибыла?

– Давно ждали… – лениво отозвался ротмистр. – И кто заявился?

– Полковник Филиппов, с ним Покровский Виктор Леонидович…

– Командующий?

– Он самый.

– Ну, правильно. А ещё кто?

– Султан-Шахим-Гирей, Рябовол и Быч.

– Кто?

– Быч Лука. Кажется, Лаврентьевич. Он в Екатеринодаре был вроде первого министра.

– Ясно. Теперь начнётся… Болтовня, из пустого в порожнее. Автономия, демократия…

– Это точно, – кивнул Чистяков. – Один раз уже доавтономились. Пока Автономов не явился… Теперь бегают от него по степи, как зайцы от борзой. Откуда они вылезли только со своей демократией и конституцией?

– Знаешь, мне несколько лет назад довелось с одним студентом поговорить. Анархист. Он утверждал, что любая власть – зло, и без неё лучше… Иногда мне кажется, что именно анархисты и победили в России. Не понимаю я этой демократии. Получается, голос последнего пьянчуги и университетского профессора равны? А если учесть, что испокон веков на Руси пьяниц больше, чем профессоров, то могу представить, что они наголосуют. Какая это власть, если выбирают того, за кого громче орут?

– Ну, вот и доорались. Рвут Россию на части. Чухонцам подавай независимость, малороссам – независимость. Дон и Кубань! И те автономии возжелали. А что они без России? Пустое место. Плюнуть и растереть… Ничего. Всем им хвост прищемят. Не мы, так большевики.

– Большевики?

– Конечно. Из всей сволочи, захватившей или пролезшей во власть, только они знают, чего хотят. И только они понимают, что сила России в объединении разных краёв, а не в дроблении до независимого княжества бердичевского. Так что нет у матушки России выбора, на самом деле: или белая гвардия и реставрация монархии, или большевизм. Иначе разорвут, растащат, низведут до уровня европейской содержанки, будут глумиться и ноги вытирать. А то и вовсе попытаются завоевать. Зря, что ли, немцы в Киев лыжи навострили?

– Не знаю, Саша, не знаю… У меня почему-то большевики не вызывают уверенности. Уж, если кто и спасёт Россию, то это не они.

– А кто? Корнилов?

– Да, Корнилов, – Пашутин прищурился. – А тебе он, как погляжу, не слишком нравится?

– Признаться честно, нет, – кивнул прапорщик.

– Но ты здесь, тем не менее.

– Корнилов – это ещё не всё белое движение.

– Но он – его символ.

– И что с того?

– Ты видел, как он держался под пулями и осколками?

Чистяков сверкнул глазами, оскалился.

– Я бы тоже так держался, если бы… – Скрипнул зубами и замолчал.

– О чём ты? – Повернулся к нему Николай Андреевич. – Отвечай, Ученик!

– А ты не знал, Наставник?

– Что именно? Я много чего не знаю в этой жизни. Так уж вышло.

– Ладно. – Прапорщик огляделся по сторонам. Понизил голос. – В августе четырнадцатого, в Карпатах австрияки поймали одного мольфара[4].

– Что ему дома не сиделось?

– Да уж не знаю. Может, за солью в село спустился, может, ещё по какой надобности. В австрийском батальоне был известный охотник за нечистью Карл-Фридрих Зауэрбах.

– Слышал о таком. Редкой беспринципности сволочь.

– Был.

– Да?

– Так получилось, что наши пошли в наступление. Сорок восьмая пехотная под командованием Лавра Корнилова выбила австрийцев. По какому-то стечению обстоятельств мольфар был ещё жив. Обычно герр Зауэрбах с ними не церемонился – сажал на кол или четвертовал собственноручно.

– Хотел добиться каких-то сведений?