Рядом с главнокомандующим рысил озирающийся по сторонам Долинский.
– Куда ж они выперлись… – крякнул Петров. Бросился навстречу. – Господа! Господа! Рано ещё…
Очередь из «льюиса», грянувшая прямо над ухом у Пашутина, перерезала подполковника пополам. Пули разбросали снег в аршине от копыт мышастого генеральского жеребца.
Николай Андреевич снизу, без замаха ударил шашкой по толстому, похожему на самоварную трубу, кожуху. Следующая очередь пошла над головами штабных. Деникин прижался к гриве коня. Романовский рванул повод так, что его дончак ударил крупом ширококостного гнедого под Эльснером. Один лишь Корнилов не пошевелился. Ни единый мускул не дрогнул на лице Лавра Георгиевича. Всё это ротмистр успел заметить, поскольку время, казалось, остановилось для него. И лишь когда, схватившись за край подоконника, в черноту окна размазанной тенью влетел Чистяков, события продолжили разворачиваться с привычной скоростью.
Пулемёт заглох. Теперь уже навсегда.
Долинский справился с артачащимся конём и выскочил вперёд, прикрывая собой главнокомандующего.
Выбитая дверь упала внутрь дома и в правление ворвались «добровольцы».
Крики, выстрелы, топот ног.
Словно какая-то сила толкнула Пашутина выскочить на крыльцо:
– Первый взвод! Обходи справа! Второй взвод в дом! Пленных не брать! Третий взвод! Беглый огонь по окнам!
В считанные минуты кипевшие яростью офицеры очистили здание. Кое-как отстреливаясь, красные выкатились через чёрный ход, попали под удар первого взвода, оставляя на снегу тела убитых и раненых, побежали к северной околице.
– Ваше превосходительство! – отрапортовал Николай Андреевич, прикладывая ладонь к козырьку. – Станичное правление свободно!
Корнилов, сохраняя прежнюю невозмутимость, спешился.
– Где офицер, ворвавшийся первым?
Пашутин оглянулся.
Его ученик как раз сходил с крыльца, поправляя полуоторванный рукав шинели.
– Прапорщик Чистяков.
– Взгляните, господа, – генерал обернулся к штабным, которые передавали поводья ординарцам. – Вот на таких людях и держится Россия! Что бы мы делали без них?
В четыре шага он поравнялся с Чистяковым, порывисто обнял его.
– Благодарю вас, прапорщик, за службу! Россия-мать не забудет вас! – повернулся к Пашутину. – Вы приняли командование ротой? Почему?
– Подполковник Петров убит.
– С сего момента вы – командир роты. Так и доложите Маркову.
– Есть! – козырнул Пашутин, совершенно не понимая, зачем ему этот ворох забот?
Кроме того, ему не давало покоя обострившееся, как всегда в мгновения опасности, обоняние. Если от Лавра Георгиевича исходил твёрдый аромат решимости и спокойствия, то смрад ненависти, окружавший прапорщика, едва не сбивал с ног… Однако новое назначение совершенно не оставляло времени для неторопливых размышлений и попыток разгадать головоломку. Проводив взглядом скрывшийся в правлении штаб, Пашутин побежал тяжёлой рысцой вокруг здания собирать роту. Нравится тебе или не нравится, а приказ есть приказ.
Захватив Ново-Дмитриевскую, добровольцы не обрели долгожданного покоя. Два дня прошли в постоянных стычках и под артиллерийским огнём. Большевики контратаковали, пытаясь отбить обратно важный стратегический пункт. Николай Андреевич командовал измученной ротой, в которой полудню шестнадцатого марта на ногах осталось не больше сорока человек, да из тех – десяток легкораненых, не пожелавших покинуть позиции.
Горячей пищи не было, поспать или хотя бы просто отдохнуть в тепле не представлялось возможным. Резервов практически не осталось. Слава Богу, офицеры не испытывали недостатка в патронах, обнаружив несколько брошенных красными ящиков.
Днём по полку прокатилось известие, что они брали станицу без поддержки. Покровский пожалел свой отряд, решил подождать улучшения погоды, а потом уж начать наступление, а конница, отправленная Корниловым в обход, не нашла брода и вернулась к общей переправе. Офицеры матерились так, что с неба падали оглушённые вороны. Марков кусал усы и бил себя нагайкой по голенищу, но запретил кому бы то ни было высказывать недовольство за пределами общества однополчан. Именно в этот день офицеры всё чаще и чаще стали называть друг друга «марковцами», осознав в полной мере боевое братство.
К вечеру того же дня красные принялись обстреливать Ново-Дмитриевскую из всех имеющихся пушек. Целили по большей части в площадь, где в станичном правлении заседал штаб Корнилова. Прицелиться не составлял никакого труда – крест на церковной колокольне был виден за несколько вёрст. Но, то ли по счастливой случайности, то ли из-за недостатка обучения у большевистских пушкарей, ни один снаряд в цель не попал. Слегка досталось и позициям пехоты, но вполне терпимо на взгляд тех, кто ещё ночью прорывался под ураганным винтовочным и пулемётным огнём по колено в мокром снегу.