Первого из выскочивших ему навстречу красных ротмистр застрелил в упор, даже не целясь. Мужичок в шинели нараспашку и с нечесаной бородой жалобно ойкнул, закатил глаза и повалился, цепляясь непослушными пальцами за плетень. Второго свалил Чистяков ударом приклада. Третий – коренастый казак с лихим чубов, выбивающимся из-под папахи – успел махнуть шашкой. Пашутин вбил ему штык между рёбер. Потянул винтовку на себя, упираясь корчащемуся врагу ногой в живот…
– Psja krew![3]
Николай Андреевич сам не осознавал, почему иногда, злясь, переходил на польский. Может, сказывалось давнее знакомство с Краковским отделением Детей Протея?
Штык сломался, оставив добрые две трети в теле казака.
И какой толк теперь от винтовки в рукопашной?
Забросив трёхлинейку за спину, Пашутин наклонился и выкрутил из судорожно сжатого кулака эфес шашки. Примерился. Тяжеловата, армейского образца. Но рукоять легла в ладонь, как влитая.
Прапорщик терпеливо ждал, заряжая винтовку патронами, которые извлекал из кармана шинели.
– Побежали дальше?
– Побежали.
Бой шёл уже по всей Ново-Дмитриевской. Каждый дом, каждый лабаз, каждый хлев брали с боем. Добровольцы и красные смешались в кровавой круговерти, и уже никто не мог сказать – впереди неприятель или позади. Но ярость и отчаяние офицеров сделали своё дело. Огрызаясь и отстреливаясь, большевистские отряды откатились на противоположную околицу. Стоявшие там резервные части не ожидали такого быстрого отступления своих и не успели занять оборону – выскакивали из домов, где отогревались, растрёпанными, с незаряженными винтовками и, не слушаясь команд, побежали вместе с остальными.
Подполковник Петров, легко раненный в плечо, надсаживая горло, собрал изрядно поредевшую роту и повёл её к станичному правлению. Пашутин и Чистяков присоединились к однополчанам. По всей Ново-Дмитриевской слышались ещё выстрелы и крики. Добровольцы пленных не брали. Просто не хватало людей, чтобы охранять их, да и тратить на них провиант, которого вечно не хватало, не собирался никто. Потому комендантский отряд попросту расстреливал бросивших оружие, да и прочие офицеры не далеко от них отставали. И не из-за какой-то изощрённой жестокости, а из самых что ни на есть практических соображений – всякий, кого сегодня пожалели и отпустили на все четыре стороны, завтра мог снова взять в руки оружие.
Приземистое здание правления ещё обороняли. Из двух окон стреляли наугад. Судя по звуку – наганы и маузеры. Из третьего короткими очередями бил ручной пулемёт.
Рота легла в раскисшую грязь. Часть офицеров укрылись за ближайшими домами и заборами.
– Слюшай, полковник! – Николай Андреевич узнал голос корнета Хаджиева. – Выбивай их, да! Сейчас генерал тут будет! Все будут! Гони краснопузых, да!
– Рота! – ответил дрожащий от с трудом сдерживаемой злости голос Петрова. – Пачками! Огонь!
Пашутин знал, как их командир бережёт личный состав. Если адъютант потребует немедленной атаки, то может услышать о себе много нелицеприятного.
Затарахтели беспорядочные выстрелы.
Ротмистр высунулся из-за угла, вскинул винтовку к плечу. Пять раз подряд нажал на спусковой крючок, целясь в окно, изрыгающее пулемётные очереди. Поднявшийся рядом Чистяков добавил свои пять пуль. Кто из них оказался удачливее, сказать трудно, но «льюис» заглох, захлебнулся, выпустив последнюю очередь в истоптанный снег перед правлением.
– За мной! Вперёд! – гаркнул Петров.
Офицеры рванулись на штурм. Первые, кто взбежал на крыльцо, забарабанили прикладами в запертую дверь. Штаб-капитан Розен сунулся было к окну, но получил пулю в упор и крестом распластался в палисаднике. Корнет Задорожний, низко пригибаясь, подбежал к подоконнику и, подняв «браунинг» над головой, семь раз выстрелил в темноту. Наугад, и, скорее всего, не попал.
– Бомбой бы их… – прошипел Чистяков, привалившийся спиной к стене в шаге от Николая Андреевича.
Ротмистр молча перезаряжал винтовку. Несмотря на метель и пронизывающий до костей холод, он с наслаждением вытянул ноги, сидя на снегу, и положил шашку на колени. Хорошее оружие – добрая сталь, да и заточка отличная. Пашутин не считал себя великим мастером-фехтовальщиком, но удар ему правильно поставили ещё в прошлом веке. Сегодня старые и, казалось бы, давно забытые навыки пригодились. Самое малое троих красных он отправил в гости к Богу… Или к кому они там уходили после смерти? Может, к Карлу Марксу? «Нет бога, кроме Маркса, и Ленин пророк его…» – промелькнула внезапная мысль, которая в другое время и в ином месте могла бы вызвать улыбку. Сейчас вместо веселья сам собой возник звериный оскал. Оборотень-универсал, входивший в высшие круги сообщества Детей Протея и потративший большую часть жизни на борьбу с теми из собратьев, кто по той или иной причине нарушают старинный Закон о неубиении человека, даже слегка испугался себя такого…
В этот миг на площадь перед станичным правлением выехала кавалькада – генерал Корнилов со штабом. Пашутин разглядел усищи Эльснера, хмурого Романовского и горбатящегося в седле, куда он пересел из повозки перед началом боя, Деникина.