Розанов

«Запретили за “е… м…” и “ж…”, микву и попа с фаллом in statu erectionis in templo», – раздраженно написал В. В. Флоренскому в апреле 1912 года, а в прошении на Высочайшее имя кротко попросил, чтобы его освободили от уголовной ответственности. Российская бюрократическая машина на сей раз над автором смилостивилась, и 19 июня 1913 года газета «С.-Петербургские ведомости» опубликовала сообщение о результатах судебного процесса: «В СПб. судебной палате слушалось дело по обвинению В. В. Розанова в порнографии, по 1001 ст. улож. о нак., за его известную книгу “Уединенное”, конфискованную комитетом по делам печати. Окружной суд, как известно, признал Розанова виновным и приговорил его к десяти дням ареста, постановив книгу уничтожить. Палата от наказания автора “Уединенного” освободила по указу об амнистии и постановила освободить от конфискации книгу по изъятии из нее нескольких отдельных мест, в общем не превышающих десяти страниц».

Вся эта история столетие спустя кажется полным бредом и еще одним симптомом чудовищной слепоты Российского государства – нашли, за кем и за чем охотиться! И тем не менее книга была очень по-разному принята не только властями, но и критикой, причем скорее отрицательно (собственно, с названий этих рецензий я и начал свое повествование о Розанове), однако было у нее и много разных поклонников – от людей именитых до никому не известных читателей, оценивших не только необычную форму, но и ее откровенность, исповедальность, интимность, иначе называемую розановскими недругами «бесстыдством».

Одна из самых ярких – и не пойми, положительных либо отрицательных – рецензий принадлежала Зинаиде Гиппиус (под псевдонимом Антон Крайний): «С первых же строк этой напечатанной книги вас охватывает страх. Еще не разобрался, еще не понял, что же, собственно, тут ужасного, а первый глубокий внутренний голос уже твердит: “Нельзя! Нельзя! Не должно этой книге быть!” Против ее существования, против того, чтобы она была сдана в типографию, набрана, вышла черным по белому, и цена обозначена – 1 р. 50 к. – против всего этого кричит мое естественное человечество и даже оскорбленная “личность”».

В сущности, превосходная реклама!

«Встретил В. В. Розанова и сказал ему, как мне нравятся “Опавшие листья”. Он бормочет, стесняется, отнекивается, кажется, ему немного все-таки приятно», – отметил в дневнике 27 апреля 1913 года Блок.

«…нашел на столе “Уединенное”, схватил, прочитал раз и два, насытила меня Ваша книга, Василий Васильевич, глубочайшей тоскою и болью за русского человека, и расплакался я, – не стыжусь признаться, горчайше расплакался, – писал А. М. Горький. – Какой у Вас огромнейший талант, какая жадная, живая, цепкая мысль. Рано Вы родились или поздно, но Вы удивительно несвоевременный человек… Был бы я на Руси – пошел бы сейчас к Вам и десять часов говорили бы мы с Вами обо всем, что значительно в мире… Если же переживу Вас – пошлю на могилу Вам прекрасных цветов, – прекрасных, как некоторые искры Вашей столь красиво тлеющей, сгорающей души».

Еще одним читателем, кого «Уединенное» невероятно увлекло, стал неведомый тогда Розанову, а впоследствии сыгравший очень важную роль в его судьбе молодой литератор Сергей Дурылин. «Вы были врач моей тайной боли, помощник прилежно таимой скорби, – и если в ответ на свою боль встречал розановскую боль, и в отзыв своему радованию – розановское радование, то было при боли – не больно, при радости – учетверялась радость, – написал он Розанову в январе 1914 года. – Если бы мне сказали: вот истребят все книги, вышедшие за последние десять лет, оставь себе две – я бы оставил “Уединенное” и “Столп” Флоренского; если бы сказали: оставь одну – я бы оставил “Уединенное”; если бы вовсе велели истребить – я бы украл, спрятал в ухо в комочке, страничку из “Уединенного”… “Уединенное” – самая тихая и простая книга, потому что болеют и радуются-то ведь в тихости. Там есть страницы, строчки тишины единственной. И как все – кто до этой боли своей допишется у нас в России – становятся тихи и просты».

Однако быть может, самый примечательный с точки зрения истории литературы эпистолярный отзыв – хотя, скорей всего, сам Розанов и не придал ему большого значения – принадлежал молодой женщине, поэту (она не любила слово «поэтесса»), еще тоже никому не известному, чьим стихам, как драгоценным винам, покуда не настал тогда свой черед:

«Я ничего не читала из Ваших книг, кроме “Уединенного”, но смело скажу, что Вы – гениальны. Вы всё понимаете и всё поймете, и так радостно Вам это говорить, идти к Вам навстречу, быть щедрой, ничего не объяснять, не скрывать, не бояться. Ах, как я Вас люблю и как дрожу от восторга, думая о нашей первой встрече в жизни – может быть неловкой, может быть нелепой, но настоящей. Какое счастье, что Вы не родились 20-тью годами раньше, а я – не 20-тью позже!.. Милый Василий Васильевич, я не хочу, чтобы наша встреча была мимолетной. Пусть она будет на всю жизнь! Чем больше знаешь, тем больше любишь. Потом еще одно: если Вы мне напишете, не старайтесь сделать меня христианкой.