Розанов

«Заражению сифилисом В. Бутягина подверглась в период замужества с М. П. Бутягиным, который “медленно погибал… от неизвестной причины… со страшной медленностью слепнул… коротко и бурно помешавшись, – помер”. Необходимо вспомнить исторический фон, на котором проходила жизнь этих людей. Во второй половине XIX века сифилис был широко распространен среди населения средней полосы России. Целые деревни страдали от “дурной болезни”. Значительная часть таких больных в допенициллиновую эру лечения сифилиса адекватного лечения не получала и если не гибла от поздних форм инфекции, то передавала заболевание своим потомкам. Чего стоят, хотя бы, названия деревень у Н. А. Некрасова в поэме “Кому на Руси жить хорошо” – Безносовка, Курносовка и т. п.[59] Зная причину трагического конца самой В. Бутягиной, несложно связать причину смерти ее бывшего мужа (из духовного рода) с сифилисом. Учитывая, что М. П. Бутягин скончался вскоре после женитьбы, оставив молодую вдову и двухлетнюю дочку, можно предположить, что он страдал заразной формой сифилиса. Клинические признаки заболевания – медленно прогрессирующая слепота и следующие за ней короткие и бурные психические нарушения – свидетельствуют о том, что М. П. Бутягин скончался от сифилитического поражения нервной системы. За сифилитическую этиологию его заболевания свидетельствует факт передачи сифилиса их потомству – дочери Александре. Заражению сифилисом от М. П. Бутягина подверглись только его жена и родная дочь Александра, у которой, вероятнее всего, был врожденный сифилис. Дети от брака с В. В. Розановым родились через 10–16 лет после рождения у Варвары Бутягиной первого ребенка. При этом ни они, ни сам В. В. Розанов сифилисом от В. Бутягиной уже не заразились. Как это объяснить? Скорее всего, сифилитическая инфекция у В. Бутягиной к моменту брака с В. В. Розановым в 1891 г. (через 8 лет после рождения зараженного плода) носила поздний характер… Трагизм судьбы В. Бутягиной состоит в том, что если бы на этом этапе ее заболевания было начато энергичное противосифилитическое лечение, то последующей катастрофы не произошло бы. История болезни В. Бутягиной – классический пример врачебной ошибки, которая, как это ни прискорбно, не редкость и в наши дни! Ошибка корифеев неврологии стоила жизни жене В. В. Розанова, принесла философу “неподдельное горе и реальное страдание”, вызвала осуждение и негодование…»

Надо признать, выглядит это все достаточно убедительно, и к этой печальной истории болезни стоило бы добавить случай с «первой» Надей, родившейся в 1892 году и умершей год спустя от менингита – болезни, которая с большой долей вероятности была следствием именно нейросифилиса, передавшегося девочке через плаценту матери. В сущности, то же самое грозило всему потомству Варвары Дмитриевны и Василия Васильевича, вот почему рождение у них вслед за этим пятерых здоровых детей стало настоящим чудом. Однако за это чудо мать заплатила жестокую цену, да и для самого Розанова то обстоятельство, что он женился на прекрасной, очень религиозной, происходившей из известного церковного рода (одним из предков В. Д. Бутягиной был знаменитый проповедник архиепископ Иннокентий Борисов) и рожденной по обету, богоданной женщине[60], которая в юности заразилась от своего первого мужа, сына священника и брата священника, дурной болезнью[61]

, о чем юной девой она наверняка помыслить не могла в самом кошмарном сне, – все это стало самой жуткой гранью его жуткой судьбы, на фоне которой действительно кажутся мелкими все литературные распри и дрязги, все нападки на В. В. хоть Владимира Соловьева с его Иудушкой, хоть Петра Струве, хоть Корнея Чуковского, хоть Новоселова, хоть Ильина, хоть епископа Гермогена, хоть Гиппиус и Мережковского, Венгерова и Андреева, хоть зоилов и ортодоксов современных. Все это так, между прочим…

«Не спас я мамочку от страшной болезни. А мог бы. Побольше бы внимания к ней, чем к нумизматике, к деньгам, к литературе.

Вот одна и вся моя боль. Не “Христос”, нисколько.

“Христос” и без меня обойдется. У него – много. А у мамочки – только я.

Я был поставлен на страже ее. И не устерег. Вот моя боль», – писал Розанов в «Уединенном», а в письме Флоренскому признавался: «Друг мой: вот как помню себя, с гимназии – грусть, грусть, тяжело, тяжело. Ведь мы с мамочкой никогда “не погуляли”. Первая половина жизни (лет 10) – нужда до того горькая, страшная, до того безнадежная в будущем, что мы только плакали. “Нет исхода”… Затем что-то радостное во время “Нового Пути” и “Мира искусств”. И – затем эта болезнь мамочки: подкравшаяся незаметно, коварно, сзади. Ах, болезнь – всегда “сзади”, всегда мы ее не видим».