Розанов

– И дальше – какое-то “свое решение”, нам не показавшееся ни замечательным, ни убедительным. Нужно было видеть, что произошло с о. архимандритом с момента, как вошел “Странник”, очевидно слушавший все из-за занавески, его – не было. “Нет о. архимандрита”. Он весь поблёк, принизился и исчез. Вошел в комнату дух, “духовная особа” такой значительности, около которой резкий и властительный о. архимандрит исчез и отказывался иметь какие-нибудь “свои мысли”, “свои мнения”, быть “своим лицом”, – и мог только повторять то, что “Он, сказал”…

Вспомнишь пифагорийское “Αυτος εφη”, “Сам изрек”, “Учитель сказал”».

Итак, не названный по имени по цензурным соображениям Распутин – отныне никакой не распутник, а учитель, вождь, пророк. Что же касается прочих упомянутых автором лиц, то изящная, светящаяся талантом женщина – это Ольга Владимировна Лохтина, которая сделалась одной из самых верных последовательниц Распутина, после того как он излечил ее от невыносимых головных болей (о том, что одновременно с этим Г. Е. облегчал страдания цесаревича Алексея, ни Розанов, никто другой за исключением самого узкого круга лиц в России не знал, и может быть, зря…). Непоколебимый ученый архимандрит – епископ Феофан (Быстров), ректор Петербургской духовной академии, участник Религиозно-философских собраний, духовник Царской семьи, которого считали ответственным за возвышение Распутина, что было не совсем точно, и с которым, кстати, связано предание, будто бы Розанов принялся как-то раз излагать ему свои крамольные взгляды на монашество, тот в ответ молчал, молился про себя, а Розанов все говорил, говорил, потом остановился и произнес:

– А может быть, вы и правы.

Но это, скорей всего, красивая легенда, ибо В. В., монахов не любя, отзывался о Феофане весьма пренебрежительно.

Однако интереснее всего то, что следовало в очерке далее и касалось традиционной розановской темы:

«“Очаровательный Бейлис” и еще более – “Великий Шнеерсон”… У евреев, в их течении хасидизма

(нет “секты хасидов”, а есть глубоко спиритуалистическое и мистическое течение хасидизма в еврействе) есть “цадики”. “Цадик” есть святой человек, творящий “чудеса”. Когда “цадик” кушает, например, рыбу в масле, то случится – на обширной бороде в волосах запутается крошка или кусочек масляной рыбы. Пренебрегая есть его, он берет своими пальцами (своими пальцами!!) этот кусочек или крошку масляной рыбы и передает какой-нибудь “благочестивой Ревекке”, стоящей за спиной его или где-нибудь сбоку… И та с неизъяснимой благодарностью и великим благоговением берет из его “пальчиков” крошку и проглатывает сама…

“Потому что из Его пальцев и с Его бороды”… и крошка уже “свята”.

Мы, собственно, имеем возникновение момента святости. Но этого мало, – начало момента, с которого начинается религия. “Религия – святое место”, “святая область”, “святые

слова”, “святые жесты”… “Религия” – святой “круг”, круг “святых вещей”. До “святого” – нет религии, а есть только ее имя. Суть “религии”, таинственное “электричество”, из коего она рождается и которое она манифестирует собою, и есть именно “святое”; и в “хасидах”, “цадиках”, в “Шнеерсоне” и “Пифагоре”, и вот в этом “петербургском чудодее”, мы собственно имеем “на ладонь положенное” начало религии и всех религий…

Которое никак не можем рассмотреть.

“Ум мутится”, “ум бессилен”… “Ничего не понимаем”…