Розанов

Странник, о коем я упомянул, утонул в море анекдотов о нем, которых чем более – тем гуще они заволакивают от нас существо дела… Одно, что можно объективно заметить в Сибирском Страннике, заметить “научно” и не проникая в корни дела, – это что он поворачивает все “благочестие Руси”, искони, но безотчетно и недоказуемо державшееся на корне аскетизма, “воздержания”, “не касания к женщине” и вообще разобщения полов,

 – к типу или вернее к музыке азиатской религиозной лирики и азиатской мудрости (Авраам, Исаак, Давид и его “псалмы”, Соломон и “песнь песней”, Магомет), – не только не разобщающей полы, но в высшей степени их соединяющей. Все “анекдоты”, сыплющиеся на голову Странника, до тех пор основательны, пока мы принимаем за что-то окончательное и универсальное “свою русскую точку зрения”, – точку зрения “своего прежнего”; и становятся бессильны при воспоминании о “псалмах Давида”, сложенных среди сонма его окружавших жен. Думать, однако, что “действительный статский советник Спицын, женатый на одной жене”, как религиозное лицо стоит выше, нежели на какой высоте стояли Давид или Соломон, – нет возможности. Все эти “одноженные господа” суть именно “господа” и даже “гг.”, а не религиозные типы, не религиозные лица. Странник чрезвычайно отталкивает европейский тип религий, – и “анекдоты” возникли на почве великого удивления, как можно быть “религиозным лицом”, иметь посягательство на имя “святого человека”, при таких… “случайностях”. Но ведь, “взяв анекдот в руки” и вооружившись настроением анекдотиста, – это же самое можно бы рассказать о Магомете, о Соломоне, о Давиде, об Иакове и Аврааме, которые, однако, были близки к Богу

и явили “знаки” своей близости. Вот эти-то “знаки” есть очевидно и у Странника: их читают те, кому это открыто. Это не “псалмы”, которые все могли бы прочесть. Таким образом, у него нет “знаков” всеобщей убедительности. У него есть какое-то дело жизни…

Какое? “Исцелил” и “научил молитве” – вот все, что пока определенно известно…

Но это “исцелился” – личная сторона дела. Но есть еще “история”… В истории Странник явно совершает переворот, показывая нам свою и азиатскую веру, где “все другое”… Потому-то его “нравы” перешагнули через край “нашего”. Говоря так, я выражаю отрицательную (“не европейская”) суть дела. В чем же лежит положительное?

“Невем”. Серьезность вовлекаемых “в вихрь” лиц, увлекаемых “в трубу” – необыкновенна: “тяга” не оставляет ни малейшего сомнения в том, что мы не стоим перед явлением “маленьким и смешным”, что перед глазами России происходит не “анекдот”, а история страшной серьезности.

Я не назвал по имени Странника, его имя на устах всей России. Чем кончится его история – неисповедимо. Но она уже не коротка теперь, и будет еще очень длинна. Но только никто не должен на него смотреть, как на “случай”, “анекдот”, как на “не разоблаченного обманщика”. Кто его знает – перед теми все “разоблачено”: и, однако, “тяга”, “труба” – остается».

Странные есть мужики

Книга «Апокалипсическая секта», где был опубликован сей чудный очерк, вышла с интервалом в несколько даже не недель, а дней с «Обонятельным и осязательным отношением евреев к крови», в феврале 1914 года, и очередной двоящийся, троящийся, колеблющийся взгляд Розанова на один и тот же предмет, включая «очаровательного» Бейлиса и «великого» Шнеерсона, говорит сам за себя. Но главное здесь, конечно, – это неожиданное и при этом невероятно образное, точное и возвышающее розановское сравнение русского крестьянина с еврейским цадиком, то есть с человеком, кого иудейская молва наделяла сверхъестественными способностями и обожествляла. По идее для В. В. образца девятьсот тринадцатого года подобная ассоциация могла быть только уничижительной и никакой другой – кровь, маца, евреи-пауки, ритуальное убийство и пр. – но нет же! Ни одного дурного слова, никакой демонизации. Впечатление такое, что две эти книги написаны если не разными авторами, то разными руками одного и того же человека. В сущности, тут повторялась история с «Новым временем» и «Русским словом» с тем лишь отличием, что на обеих обложках значилась одна фамилия.