Розанов

Автор этих строк, самоуверенная, бесцеремонная восемнадцатилетняя Варвара Васильевна Розанова, тайком рывшаяся в тетрадях своего родителя и безо всякой почтительности раскритиковавшая их содержимое, да еще «настучавшая» папиным друзьям, заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов.

Две сестры, брат, щуки, караси, Шпалерная, Блок и Аполлон Григорьев

Отец называл ее в письме Флоренскому дневной и противопоставлял ночной Татьяне. И действительно, его третья дочь была абсолютно другой породы и природы человеком, и это, конечно, жутко интересно – какие разные росли у Василия Васильевича дети!

Сама она – при том, что единственная связала свою жизнь с литературой, – мемуаров, к сожалению, не оставила, зато ее живо вспоминали старшая и младшая сестры, и обе сходились на том, что названная в честь своей мамы Варвара была существом совершенно фантастическим и на родную мать и отца ничуть не похожим. Эту непохожесть ощущала и сама девочка.

«В детском возрасте это была блондинка, с голубыми глазами, с красивым ртом, с пухленькими ручками, с удивительно спокойным и невозмутимым выражением лица. Она до четырех лет не говорила, а только издавала раздраженно нечленораздельные звуки, так как не могла облечь в слова свои желания… Вот эта немота ее создала особенности ее характера. Она привыкла кричать, а если что было не по ней, она брала криком. Доходило до того, что на даче приходили и спрашивали: “Что вы бьете девочку, что она так кричит?”…[104] Когда она немного подросла, то, чувствуя, что ею в семье тяготятся, она выдумала, что она подкидыш и что у нее нет ни папы, ни мамы, ни крестного отца с матерью… Росла Варя очень трудным ребенком, не любила читать, занята была очень своей наружностью и как-то не подходила к нам, старшим сестрам, которые вечно сидели над книгами. Училась она тоже неохотно и плохо», – вспоминала младшую сестру Татьяна Васильевна.

«Варя же была так непохожа на всех нас, что казалось, будто в наше семейное гнездо положили чужое яйцо, откуда вылупился птенец, вызывавший удивление и любопытство в самих родителях», – соглашалась с ней Надежда Васильевна, для которой Варя была сестрой старшей и куда более близкой, чем Аля или даже Таня.

«Крошечная, беленькая, неразговорчивая, – она поражала умом, наблюдательностью (над “вокруг”) и вечным сбережением себя. Все “свое” обдумает, еду ли, удовольствие ли, и съест и возьмет, не обращая внимания на других. “Эгоистка”, – с печалью думали мы (папа и мама)».

«Варя мечтала о танцах и всяком веселии… Варя приносила домой из школы одни только двойки и очень шалила за уроками… не любила читать, а любила гимнастику, с мальчиками ладила, и все ей нравилось, а занятия мало тревожили… сама Варя нисколько не унывала; она была в жизни удивительная оптимистка, ее интересовало только одно, – как сидит на ней юбка и как завязан бант, и вертелась дома весь день перед зеркалом».

В этих воспоминаниях Татьяны Васильевны проглядывает скрытая неприязнь, вызванная, скорее всего, их непростыми отношениями в двадцатые и тридцатые годы, когда они вынужденно жили вместе в Сергиевом Посаде, а вот Надежду Васильевну сестра скорее забавляла, хотя юбки запомнились и ей.

«В школе Варя принимала вид испуганного и зализанного котенка, так гладко за уши были притянуты ее толстые белые косички, но с этим она еще мирилась, но только не длинные юбки! Она соглашалась лучше безвыходно сидеть в карцере, чем отказаться демонстрировать свои хорошенькие ножки, даже в красных шерстяных чулках, и стоило только воспитательнице выйти из класса, как все булавки пускались в ход, и она из строгого английского костюма делала балетную “пачку”».

И в другом месте: «Она была очень недовольна, что у нас дома горничные не носят кружевных наколок на голове и вообще нет ни малейшего “шика”. Не соглашалась идти пешком до Царскосельского вокзала, чтобы товарищи по школе не заподозрили ее в бедности. Как-то приехав к Варе, я застала ее в уборной, – она стояла в группе девочек и, вертясь перед зеркалом, подкалывала себе юбку. Бросив на меня критический взгляд, достаточно ли я “шакарна”, она спросила громко, чтобы слышали все подруги.

– Надя, а как поживают наши лошади?

– Какие лошади, Варя? – растерялась я.

– Ах да! Я забыла – они ведь сдохли, – и, вздернув мой бант, энергично увела меня в класс. Этим вопросом она хотела показать, что у нас есть собственные лошади».

Фильм «Москва слезам не верит» с Ириной Муравьевой, чья героиня выдавала себя за дочь московского профессора из сталинской высотки, будет снят через семьдесят лет, а Варю склоняли и родители, и сестры, звали эгоисткой, отец с матерью наказывали физически за непослушание и ругали за плохие оценки. «В-я привезла на Рождество две двойки, по немецкому и арифметике. Ее встретили сухо, и почти не разговариваем. Она опешила. Заглядывает в глаза, улыбается виновно и заискивающе, но мы не обращаем внимания», – писал Розанов в «Сахарне».