Розанов

В этих резких колебаниях его личного маятника, в переходах от восхваления к ниспровержению, от силы к слабости было даже не «бабье», не женское – чего уж женщин попусту обижать, а тем более русских – и даже не языческое, не стихийное, сколько просто шаткое, ненадежное, обывательское, легкомысленное и инфантильное[102], и Бердяев, в сущности, именно эти потенциально уязвимые розановские места вскрыл. Рационально, жестко, холодно, высокомерно, но, в конце концов, что самое главное в книге Розанова?

Ее название: «Война 1914 года и русское возрождение». И дело отнюдь не в чаемом автором русском возрождении, а в войне четырнадцатого

года. Как и очень многие русские люди, Розанов исходил из того, что эта война, начавшись в 1914 году, тогда же и закончится, как закончилась победой русского оружия война 1812 года, и когда вдруг оказалось, что это не так, когда на смену первым победам пришли поражения и потери, когда никакие немцы в ловушки попадать не пожелали, а, напротив, началось отступление наших войск и оказалось, что страна не готова к затяжным военным действиям, в тылу воровство, в штабах предательство и снова не хватает ни валенок, ни снарядов, когда потребовалось мужество терпения, Розанов от военной темы понемногу отошел, если не считать изданной в 1916 году небольшой книжицы «В чаду войны», – но достаточно сравнить хотя бы два названия…

Впрочем, сам Бердяев позднее, подводя некий итог своих разнообразных о Розанове высказываний, писал: «Розанов производил впечатление человека, который постоянно меняет свои взгляды, противоречит себе, приспособляется. Но я думаю, что он всегда оставался самим собой и в главном никогда не менялся».

И если это так, то главным и неизменным для В. В. оставалась частная жизнь, в которую он вновь погрузился: в дела сердечные, в свои «четыре любови», в Египет, в живопись. Принялся писать продолжение «Опавших листьев», к которым чувствовал необычайную тягу, однако здесь столкнулся с тем, что друзья его не поддержали, и первым от них был не кто иной, как отец Павел Флоренский. А причина была не в содержании, но в форме, в стиле.

«Несмотря на множество страниц острых и бездонных, книга, прочитанная мною в один присест, оставила впечатление неблагоприятное. Самое главное это что Вы нарушили тот новый род “уединенной” литературы, который сами же создали. Афоризмы по неск. страниц уже не афоризмы, а рассуждения. А если так, то читатель уже не относится к ним бережно, как к малому ребенку, и не вслушивается в их лепет, а требует основных свойств рассуждения. Сами выступив из области “уединенного”, Вы, естественно, подлежите тем требованиям, которые предъявляются ко всему внешнему, неуединенному. Затем, в строках “Опавш. листьев” нет (во мног. местах) непосредственности и гениальной бездоказательности прежних томов: чувствуется какая-то нарочитость и, в соединении с манерою

уединенного, она производит впечатление деланной непосредственности. Это о форме. В содержании невыносимо постоянное Ваше “вожжание” с разным литературным хамством. Вы ругаете их, но тем не менее заняты ими на сотнях страниц. Право же, благородный дом, где целый день ругают прислугу и ее невоспитанность, сам делается подозрительным в смысле своей

воспитанности. Что уж Вас так беспокоит, спрашиваю я, успех Чернышевского и проч., давно умерших. Отцветут “яко трава дние его”, их всех, отцвели уже. Народилось новое хамство, и тоже пройдет. И так будет до конца дней. Но думать об этом и заниматься этим не только скучно, но и вредно»[103].

Все эти возражения касались второго короба «Опавших листьев», изданного в 1915 году, но еще в большей степени их можно отнести к продолжению излюбленного розановского жанра, где нарочитости, постоянного вожжания и ругани было гораздо больше. Однако автор остановиться уже не мог. Он «подсел» на изобретенную им форму и продолжал выпускать продукт, с которым не очень понятно, что было делать. В этом смысле очень любопытно опубликованное в «Розановской энциклопедии» письмо одной из дочерей В. В. к А. С. Глинке-Волжскому, который был в этом вопросе с Флоренским солидарен: «Он (Розанов. – А. В.) целый день ходил в глубоком раздумье и все время повторял Ваши слова о том, что не надо было издавать “Опавшие листья”. Насколько они на него подействовали, видно из того, что он сказал, что сам больше не будет издавать. Но несмотря на то, что он решил не издавать сам больше, все же эти бесконечные “Опавшие листья” он пишет все время, причем отдает их в разные частные руки, по-видимому, все же с намерением, чтобы они были изданы после его смерти. Сейчас я взяла одну из таких тетрадей “Опавших листьев”, которые столь слабы и по своему содержанию и по своей форме – что мне сделалось больно. Ведь если они будут изданы, то это будет просто литературный крах и скандал».