Розанов

А кроме того, Надежда Васильевна очень смешно вспоминала, как за обедом они с Варей торговались: Надя отдавала прожорливой сестре свою порцию второго, а та ей – сладкое. Однако летом тринадцатого года, когда Василий Васильевич и Варвара Дмитриевна поехали отдыхать вдвоем в Бессарабию и поняли, что без помощницы им не обойтись, они вызвали из Петербурга именно Варю, которая в свои пятнадцать лет одна совершила это далекое путешествие и силой характера, упорством, живучестью превосходила всех розановских дев, вместе взятых. Недаром отец писал о ней: «Варя не пропадет».

Что же касается еще одной, самой младшей дочери, Надежды, на чьи мемуарные свидетельства я так часто и с таким удовольствием ссылаюсь, то, по воспоминаниям Татьяны Васильевны, «это был прелестный ребенок: хорошая шатенка, с золотистым отливом волос, с умными серо-голубыми глазами, с очаровательным маленьким ртом, причем верхняя губа у нее была приподнята, так что были видны зубы, и весь рот как-то приветливо раскрывался в ласковой улыбке. Надя всех очаровывала, все были от нее в восторге… Подруг у нее было бесконечное количество».

Наверное, нет ничего более подходящего для взросления девушки, когда все ее любят, даже если приходится донашивать платья старших сестер, о чем сокрушалась позднее в своих мемуарах эта чудесная женщина. Надя была создана для счастья, с которым, увы, тоже разминулась, хотя поначалу-то все складывалось замечательно. Названная в память о «первой Наде», она родилась в 1900 году, уже на Шпалерной, в благополучный розановский период, росла красивой, грациозной, подвижной девочкой, была меньше своих сестер задета декадентским духом, да и собственный отец был в ее глазах так себе, средней руки литератор. «Если бы папа умел писать, как Лукашевич, или Евгения Тур, или Сенкевич…» Упоминание графини Салиас (Евгении Тур) в этом списке восхитительно: могла ли женщина, некогда так переживавшая за Аполлинарию Суслову и презиравшая ее молодого развратного мужа, предположить, что незаконно рожденные дети В. В. станут зачитываться ее книгами?

«В Надюше столько игры, что удивительно, – писал Розанов в «Мимолетном». – Она ест и играет (я запрещаю), пьет и играет, учит уроки и играет. Откуда это? Точно она взяла себе две жизни: свою – и той, первой, грустной Надюши, которая любила смотреть ночью на пламя газового фонаря».

Она читала рыцарские романы («– Папа, ты бы лучше вместо своего Шарлока Холмса прочитал “Айвенго”. – Интересно? – Ужасно интересно»), обожала балет и сама мечтала стать балериной. Причем это была не просто жажда выглядеть красивой и привлекать к себе внимание, как у тщеславной Варвары, нет – то была настоящая, на всю жизнь страсть, мечта в истинно розановском смысле этого слова. В мемуарах Надежды Васильевны сохранилось поразительное описание вечера танцев, в котором участвовали ученицы Айседоры Дункан. «И как же затрепетала моя душа! Растерянная, не зная, что делать с собой, бессильная вместить в себе всю красоту, которая разбила мое сердце восторгом, я сидела, вцепившись в барьер ложи, не утирая слез, которые обильно текли по щекам, и чувствуя, что вот-вот они перейдут в неудержимое рыданье».

Маленькая Надя просила, умоляла родителей, чтобы ее отдали учиться в балетную школу, но ее детскими слезами и мольбами пренебрегли, и это стало трагедией всей ее жизни.

«Теперь, спустя двадцать пять лет, я с участием вспоминаю себя. Разве я могла передать свое отчаянье? Дома привыкли смотреть на меня, как на “маленькую”, и была бессильна рассказать свою душу, заставить их поверить, что Дункан раскрыла мне самое себя… (А ведь и теперь я думаю о себе так же, как и тогда.) Они же думали: “Девочке понравилось красивое зрелище, и вот ей взбрели в голову всякие фантазии, и начались всякие сумасбродства”. Они рассердились и ушли, предоставив меня “злым капризам”».

Вообще в ее воспоминаниях чувствуется глубокая личная обида на отца, который не захотел свою последнюю дочку понять и поддержать, занятый «собственными мыслями, куда мне не было доступа…».

Сохранился также дневник Надежды Васильевны 1917 года, где среди прочего она описывает свой пеший поход из Сергиева Посада в Хотьково вместе с Татьяной и их разговор с Павлом Флоренским на обратном пути. «Флоренский что-то говорил и пускал шпильки. Советовал нам брать пример с Васи, сказал, что “все вы эстеты до мозга костей”. Называл девочек “строптивыми” и насмешливо советовал перед сном читать “Укрощение строптивой”».

«Говорил он много. Многое меня удивило и не понравилось. Показало его мелкие стороны».

«Сестра Надя была либералка в молодости», – сделала примечание Татьяна Васильевна, публикуя этот фрагмент в книге своих воспоминаний, а в другом месте писала: «Я была ближе с отцом и матерью, а с сестрами и братом – далека, любила только младшую сестренку Надю, но она меня не любила… Мне она ужасно нравилась, я мечтала, что я окончу свою жизнь в ее семье, так как я была уверена, что она выйдет замуж. Но она, к моему душевному страданию, не обращала на меня никакого внимания».