Розанов

Василий Васильевич влезал в топящийся камин с ногами, с руками, с головой, с трясущейся сивой бороденкой. Делалось страшно: вот-вот загорится бороденка, и весь он, сухонькой, пахнущий махоркой, сгорит… А он, ежась от нестерпимого холода, заливаемый летейскими волнами, лез дальше и дальше в огонь.

– В. В., вы сгорите!

Приходилось хватать его за сюртучок, за что попало, тащить из огня…

– Безумно люблю камин! – отзывался он, подаваясь назад, с удивлением, что его тащат оттуда.

Это слово “безумно” у него не сходило с языка: “безумно хочется тепла”, “безумно хочу сметаны!”, “безумно хочу щуки!” – и ничего этого не было, не было, не было. Были ужасные, разваливающиеся, колючие лепешки из жмыха.

Это было зимою 1918 г.

В нем была величавая, детская, изумительная и изумляющая наивность.

Даже не детская: он был иногда наивен, как березовый листок, развернувшийся под солнцем на ветке и, вероятно, думающий, что солнце светит для него и будет всегда светить.

Ветку с листком сорвали. Она очутилась в венике. Веник употребили, на что обыкновенно употребляют веник.

А листок все ждал, что на него по-прежнему будет светить солнце.

Он ждал солнца. Он был наивен.

А может быть, он был мудр?»

Так это было или не так, но под конец жизни В. В. все больше приходил к тому, от чего ушел в детстве, – к голоду, холоду, беспросветности, – и выход из этого сжимающегося кольца нужды видел лишь в одном.

Бегство в Израиль

«По всему вероятию я перейду в еврейство (помешает только лень) (но, став евреем

, – я уже обязан не лениться: нация вечной эрекции). Но из всего хода моих мыслей, с 1898 г. и несколько ранее, – это должно было последовать: в сущности, я вовсе не христианин и никогда им не был. Два человека, не знавшие друг друга, сказали мне: “На вас крещение будто не подействовало”. Да. Вовсе. Сказали это Рцы, около 1906 г., и Флоренский – в 1918 г., – оба с большой задумчивостью и удивлением. Собственно я бывал настолько христианином, насколько с ним совпадает и еврейство, насколько само христианство вышло “от корня Иуды”. Но везде, где начинается расхождение, я даже и минуты не колебался становиться на сторону евреев».

«Вы знаете, я переменился к евреям. Я теперь полюбил их, и, думаю – последнею и вечною любовью. Но тут много тайн. В основе: это есть самая нежная и деликатная

(единственно по-настоящему деликатная) раса в истории. “Видел, видел, видел!!! Знаю, знаю, знаю!”».

Это – еще одна его точка зрения на известный предмет, еще один, практически уже аккордный виток взаимоотношений нашего героя и с еврейством, и с христианством.

Русскую революцию Розанов воспринял не просто как политический переворот и даже не как геологический катаклизм, но – как окончательное поражение Христа и торжество Израиля, и это – один из самых кардинальных выводов, к которому В. В. пришел в конце жизни. Конечно, в этом суждении было много отчаянного, нервозного, болезненного, возможно даже юродского, но вряд ли конъюнктурного. Стремительное разрушение прежнего уклада русской жизни и православной цивилизации – то самое знаменитое «Русь слиняла в два дня. Самое большее в три» – стало в глазах Розанова свидетельством изначальной непрочности и порочности христианства по крайней мере в его национальном изводе. Однако при этом новый розановский разворот в сторону еврейства, качание его маятника случились несколько раньше.

«В сущности, мы ужасно похожи на жидов, и это наша честь, – писал он Флоренскому в одном из последних петроградских писем летом 1917 года. – С жидами спорить нам совершенно не пристало. Безумная ошибка. Они будут богатые и скучающие, мы около них – радующиеся, нищиеся; они нас будут очень любить, очень ценить. Вы знаете ли, что у евреев есть безумная привязанность к русским, и – бескорыстная. Еврей русского ставит в 1 000 000 раз ценнее всякого немца, и он – ценнее и есть, “с душою”, “лучше”, поэтичнее, но – сволочь “в строительном отношении”. Русские – Лазарь, вечный; еврей – богач на лоне Авраамовом. И – связь неодолимая, связь вечная. Богач на лоне Авраамовом вечно и с завистью глядит на Лазаря, который копошится во вшах: и будет превосходно обирать эти вши, и превосходно будет помогать русским хоть сколько-нибудь не подохнуть. У русских была просто ошибка строить царство. Какое же “царство”, если русский не умеет “избы построить порядочно” и “прожить толком с семьею”. Много ли Вы видали “семей русских”. “Домов русских”. Ничего подобного. Русский – прощалыга, мошенник и музыкант. Таким и ударимся в это, расположимся по этому плану. Революция, конечно, пройдет, конечно, восстановится царство, да что в том толку: оно будет такое же паршивое и глупое, как и предыдущее».