Розовый Дождь

— … А это ненавистное самим небесам новшество, учить баб, мужиков грамоте, оторвать от родителей их чад, жен от мужей, мужей от работы?! Где это видано, чтоб мужики учились грамоте?! Где?! Покажите мне в Писании, где написано, чтобы мужики были грамотеями, где?! Ничего там не найдете, ни-че-го! — сам отвечая на свой же вопрос, кричал с пеной у рта отец Сильвестр, с торжеством вынимая из кармана толстый томик в кожаном переплете со знаком Создателя на обложке и показывая его всем, будто бы неграмотные селяне могли собственными глазами убедиться, что на обложке действительно ничего подобного не написано. — Наоборот, как сказано в Писании?! «Трудом своим зарабатывай хлеб свой»! Как сказано, а?! Трудом?! Слышали?! А где написано про грамоту?! Где?! Я вас спрашиваю!

А посмотрите отцы и матери на ваших детей! Видели ли вы их спины, их руки?! Все в синяках, в побоях! Сколько можно над детьми издеваться, а?! (это фраза вызвала бурю поддержки среди присутствующих, женщины одобрительно закивали головами). Изверги, изуверы! Вредители!

Нет, вы как хотите, дорогие мои братья и сестры, но я вам скажу, что король этот — НЕ НАСТОЯЩИЙ, не настоящий он! Я, священник Сильвестр, лично видел, как на коронации корона сама вылетела из рук Его Святейшества и опустилась на голову этого чудовища. Я сам, сам видел! — забил себя в грудь отец Сильвестр. — А потому я вам говорю, не настоящий он король, не настоящий, чернокнижник, колдун, знается с нечистой силой! Вот и детей наших и жен наших решил он извести при помощи грамоты! А как?! Да очень просто! Мужик грамотный перестанет слушать господина, перестанет слушать священника, будет считать себя умнее всех, жены перестанут слушать мужей, а дети — родителей!

И тут же, без всякого перехода…

— А Создатель познается только верой, только молитвой, только сердцем смиренным и сокрушенным, грамота тут не нужна, не нужна, братья и сестры! Не нужна!

— Так в огонь её — и все тут! — вдруг раздался чей-то голос из толпы.

— Правильно, сжечь все книги — и дело с концом!

Случайно сказанные слова тут же завладели толпой и вот уже все закричали «Сжечь! Сжечь их! На костер!» и с десяток охотников — мальчишек — бросились в разгромленное здание школы, располагавшееся тут же, у площади, и стали охапками тащить из неё порванные учебники, тетрадки и бросать их к телеге, на которой ожесточенно жестикулировал оратор.

Толпа тут же расползлась кто куда, каждый спешил к себе домой, чтобы вытащить из дома ненавистную тетрадку с несделанными или недоделанными домашними заданиями, учебники с непонятными словами, перья…  И все это притащить сюда, к ногам преподобного отца Сильвестра, чтобы все это сжечь, сжечь дотла. Бородатые и усатые мужики в шляпах, дородные их жены в длинных платьях, юноши и девушки, дети несли и несли из домов ненавистную бумагу. И скоро на площади была уже выросла целая гора из рваной и потоптанной макулатуры, а Айстульф уже бежал с горящей головней.

— Да свершится великий почин! — заверещал отец Сильвестр, воздевая к небу тощие кулачки, энергично взмахивая черными рукавами сутаны, что придавало ему сходство с черной вороной, размахивающей крыльями. — Да возгорится из искры пламя! Да будет сей костер началом великого очищения нашего славного королевства от скверны! Да будет!

В этот момент Айстульф кинул головню в бумажную кучу, и пламя веселыми язычками заплясало, превращая в черный пепел то, над чем трудились селяне на протяжении двух месяцев обучения в школе. А селяне, схватив друг друга за руки, бросились на радостях в пляс вокруг костра, как на празднике сбора урожая вокруг снопов с убранной пшеницей. Конец ненавистной школе, конец скучным урокам, конец, конец, конец!

— Только верой, только верой! — истерично кричал отец Сильвестр, напоминая чем-то древнего языческого жреца, в каком-то наркотическом экстазе выкрикивавшего заклинания во время ритуальных плясок дикарей вокруг костра. — Буква убивает, вера животворит! Буква убивает, убивает, убивает!

А неугомонные мальчишки, видя, что костер стал затухать (бумага горит, как известно, довольно быстро), вооружившись дубинами, уже бросились к домам, где, как известно, были книги.

Вот уже выбита бревном дверь с петель в доме у купца третьей гильдии Горзая, вот уже разбит дубинками полированный розовый шкаф. И несмотря на истерические крики купца и его жены, на коленях умолявших остановиться, здоровенные верзилы-мальчуганы тащат все новую и новую пищу огню.

Драгоценные тома в сафьяновой обложке по истории Целестии, красивые разукрашенные детские книжки с картинками по флоре и фауне, путевые записки купца — любителя попутешествовать, даже бухгалтерские книги с многолетними записями приходов и расходов — все составило пищу для беспощадного огня.

А потом пришла очередь дома сквайра Эрменгарда. Не пощадили даже семейной генеалогической хроники…  А потом других домов, где жили «грамотеи» — сельские старосты, служители местного храма Создателя, купцы…