Правда, тут же нашлись смельчаки, которые, схватив заранее приготовленные длинные лестницы, как раз в высоту крепостных стен, яростно крича, бросились вперед.
Звонко пропели тетивы луков и арбалетов, свистнули стрелы — и пара таких смельчаков упали, утыканные стрелами словно ежи.
Но именно вид крови почему-то произвел какое-то пьянящее впечатление на толпу, и вот уже сотни и сотни мужиков, закрываясь нелепыми деревянными щитами-корытами, с лестницами наперевес, с дикими криками, как стая хищных зверей, учуявших кровь, бросились, несмотря на град стрел сверху, вперед. Заиграли охотничьи рога, громко взвыли священнослужители и битва началась!
Позади штурмующих стены выстраивались в длинные цепи охотники с луками. На этот раз луки у них были получше. Не простые охотничьи, опасные только для диких уток и оленей, а длинные, в человеческий рост — стрелы их летели далеко, а стреляли из них не мальчишки, а те, кто слыл настоящими охотниками — и потому они нередко находили свою цель. Меткий охотник мог и с расстояния в тысячу шагов при хорошем свете попасть через узкую щель бойницы в глазное отверстие шлема или в щель между пластинами доспеха. А потому то тут, то там королевские стрелки в белых плащах с черным орлом или алых плащах с золотым львом падали на пол крепостной галереи со стрелой в голове, шее или руке.
Однако королевские стрелки знали свое дело — каждый из них натаскивался на меткую стрельбу годами охот и турниров — а потому пока никому из нападавших не удавалось даже подняться на стену. Большая их часть даже до неё не добегала, а те, кто добегал и пытался карабкаться по ней, падал подстреленный — ведь когда он лез по лестнице, он не мог защищаться даже жалким подобием щита. Десятки и десятки окровавленных, истыканных стрелами тел плавало во рву и устилало собой луг, и жатва смерти в тот день, казалось, будет как никогда обильной…
— Я думаю, Рольф, пора подумать о контратаке, — как ни в чем не бывало сказал Гастон, не без удовольствия наблюдая за ходом обороны. — Противник истощен потерями, если мы выберемся через подземный ход хотя бы с сотней всадников — победа будет полной.
— Так точно, Ваше Величество, — сказал верный слуга. — Я пойду распоряжусь.
— Да, Рольф, распорядись… Да скажи моим пажам и оруженосцам, чтоб приготовили для меня коня, доспехи! Я возглавлю атаку лично!
Рольф тут же побежал исполнять приказ своего короля, послышались его гулкие удаляющиеся шаги, грохот захлопнутой двери, а Гастон целиком сосредоточился на наблюдении за ходом боя. И не мудрено — ведь это был первый в его жизни бой, который он видел непосредственно — бой в деревне он пропустил из-за так некстати полученных ранений!
Между тем внизу мужицкие толпы опять собирались на штурм, а самое интересное — что впереди них шел, что-то истерически крича, долговязый священник с длинными узловатыми руками-оглоблями.
— Ха! Да этот, никак, преподобный Сильвестр! — хмыкнул Гастон. — Оклемался уже… Не имётся же ему! — но где-то глубоко внутри Гастон проникся уважением к этому человеку, готового претерпеть физические страдания и даже смерть за свою идею, в которую искренне верит. — Эх, жаль, если подстрелят…
«… А мне будет жаль, если тебя закатают в Цветы Забвения на добрых двадцать тысяч лет, да так, что ты потом позабудешь даже свое имя! И это будет гораздо большей потерей для Авалона, чем этот жалкий святоша! — вдруг раздался в сознании Гастона знакомый Голос — тот самый, который он слышал два месяца назад, в сторожевой башне Авалона.
— Ты-ы-ы-ы-ы? Опя-я-я-ять? — едва не подпрыгнув на месте, резко повернулся Гастон к невидимому собеседнику и спиной — к улице.
«Он самый. И пришел я как раз вовремя — скоро тут будет весь воздух гудеть от жужжания крылышек фей, но ты ещё успеешь уйти — если доверишься мне…».
— Уйти? В самый разгар сражения, которое я выигрываю?! Куда? В лес, в изгнание? Ни за что! — закричал Гастон. — Я — законный король Авалона и я своего права не отдам никому! Запомни это! — с этими словами Гастон, прихрамывая, зашел в комнату и снял со стены висящий меч, вынул его из ножен и грозно рассек воздух сверкающим на солнце клинком.
«Глупец! Твоя железка против магии фей — что жало комара против меведя!» — возопил в голове Гастона Голос.
— Ну так обучи меня волшебству! Научи меня противостоять магии фей! Почему за эти два месяца ты не пошевелил и пальцем?
«Потому что чтобы мне учить тебя, мне надо было появиться в Авалоне, лично, а мне нельзя — меня сразу засекут…».
— Засекут?
«Да, засекут! Тут везде шпионы, везде! Мерзкие пчелы, осы — всюду летают, всюду все вынюхивают… Они так и ждут, что я клюну на наживку в твоей милости, чтобы мышеловка захлопнулась! Думаешь, почему они тебя до сих пор не трогали? Ждут Главного Зачинщика!»
Гастон озадаченно замолчал. Ему стало не по себе от мысли, что все это время он был под колпаком и то, что если до сих пор ему не мешали, так это только оттого, что все, что он, Гастон, делал, укладывалось в планы невидимых ему кукловодов. Он глухо застонал, стиснув зубы, и больно ударил пудовым кулаком о стену.