Розовый Дождь

Гастон весь покраснел и неловко как-то — что совершенно не вязалось с его такой массивной и рослой фигурой, которая, казалось, состояла из одних только мышц — кашлянул в кулак:

— Да, мои дорогие сограждане (не говорю, подданные!). Это я, ваш бывший король, отвергнутый почти единогласным решением всего народа Содружества три с лишним года назад, и ушедший в изгнание. Это я, Гастон, единокровный брат вашего короля Роланда…  — воцарилась долгая пауза, Гастон не в силах был говорить дальше — это было его первое публичное выступление перед народом после того злополучного собрания в «Искре» и он порядком нервничал, ожидая что вот-вот вновь раздадутся крики «Самозванец! Чернокнижник!» и все в таком духе, а люди, уже почти забывшие своего бывшего короля, совсем растерялись.

Наконец, Гастон собрался с духом.

— Не беспокойтесь, я здесь не для того, чтобы вам мстить и уж тем более не для того, чтобы, пользуясь смутой, воцарятся над вами. Я здесь для того, чтобы вам помочь — просто я оказался в нужное время в нужном месте, вот и все. Преданные мне братья, я сам, моя племянница Милена с её свитой, которые быстро нашли меня в милях в тридцати отсюда и мои познания в природе чудовищ из Зоны, с которыми я не один год сражался и знаю, как и чем их победить — вот и все…

Воцарилась неловкая пауза.

— Хотя нет, не все! — смущаясь ещё сильнее, опустив голову, уже тише проговорил Гастон. — Я…  я…  я прошу у вас, у всех, прощения за то, что прибыл слишком поздно и не смог спасти всех тех, кто нуждался в моей помощи! Простите…  — последнее слово Гастон уже прошептал и замолчал. Вместе с ним молчала и Милена.

А потом…

Вдруг кто-то воскликнул:

— И ты нас прости, родимый, и ты нас! Согрешили против помазанника Создателя, согрешили! — и один из мужчин, прямо на коленях, пополз к Гастону, обхватил его зеленые кожаные охотничьи сапоги, покрытые ещё свежей грязью, и, щедро поливая их слезами, принялся целовать.

А вслед за ним заголосили и бабы, и мужики — и все-все-все…

— Согрешили…  согрешили…  священные портреты…  жгли…  плевали…  неразумные…  за то Создатель и покарал…  всю жизнь искупать будем…  родимый…  государь ты наш…  Ваше Величество…  Отец родной…

Толпа в одно мгновение пришла в движение и вот уже соратники Гастона в зеленом во главе с Малышом бросились к своему господину, чтобы оттащить народ от его ног, а сам Гастон уже не мог скрыть своих слез и поспешно отвернулся.

— Ну, я пойду, — прошептала Милена на ушко Гастону, — меня ждут раненые, хорошо?

— Ты что-то наколдовала? — также шепотом спросил Гастон.

Милена хитро улыбнулась.

— Почти ничего, дядя Гастон. Ну, разве что цветочки Потаенной Чащи…  А так…  Любовь, дядя, и не такие чудеса творить может! Ты — король, тебе это особенно знать нужно…  — она быстро чмокнула Гастона в щеку и побежала по своим делам, а в это время молодцы в зеленом оттаскивали, впрочем, вежливо, осторожно, аккуратно, последних рыдающих на «исходные позиции».

— Не время плакать, друзья (не говорю, подданные)! — опять взял слово Гастон, воздев руки и искренне и тепло улыбнувшись. — Мы — живы и мы с вами встретились, а это — самое главное! Будем же пить и веселиться, а потом, вместе с вами, решим, что делать дальше и как нам дальше жить! А ну, Рольф, накрывай на стол, братья, помогайте, и чтоб у каждого кружка была наполнена до краев, и вина — не разбавляйте! — ребята в зеленом повскакивали и прямо как в сказке — откуда ни возьмись, на длинных походных раскладных столах появились миски, кружки, ложки. И вот уже ароматная мясная похлебка дымилась перед каждым на столе.

5.

— Ага! Все без меня сделали! А ещё зверята называются! — сложив «руки в боки», в притворном гневе воскликнула Милена, с удивлением глядя на темно-русого юношу — уже не мальчика, но ещё и не мужчину, с ещё не до конца развитым, угловатым подростковым телом, который с трудом поднимался с лежанки. Лицо его было бледным, усталым, но при этом светилось каким-то внутренним удовлетворением, если не гордостью.

— Простите, прекрасная леди, — старательно, медленно, чуть не запинаясь, выговорил юноша такие непривычные для него слова. — Но настоящему мужчине не подобает спать как кролику. Он должен мужественно терпеть боль…  — и юноша непритворно сморщился — спина отчаянно горела огнем.

Милена взглянула на него с глубоким уважением и восторгом — и выражение её глаз с лихвой — по крайней мере, так посчитал Асмунд — вознаградило его за все понесенные им страдания.

— Ну, и настоящему мужчине, даже если ему ещё не исполнилось и восемнадцати — не правда ли — , хитро взглянула на него Милена, — полагается отдыхать после ранений, а? — и она мелодично засмеялась. — Ну-ка, давай-ка я намажу нашему герою спинку вкусной мазью, а наши зверятки пусть-ка посмотрят других раненых…