Розовый Дождь

Именно об этом думал король Авалона Гастон I, сидевший у открытого по причине летней ночной духоты окна, грустно обозревая город, в котором родился он сам и бесчисленная вереница его коронованных предков. Его глаза довольно быстро нашли ту самую улицу, по которой феи шли тогда к замку Роланда Древнего. Теперь, конечно, она вся обсажена розовыми кустами, которые вечно цветут и издают сильное благоухание, увита фонариками и гирляндами в виде роз, а мостовая вымощена розовым кирпичом. А на том самом месте, где Их Премудрость увидела повозку с телом мертвой старой женщины — так поразившую ту, что явилась из мира вечной юности, стоит памятник из бело-розового мрамора. Там их Премудрость и феи из её свиты, искусно сделанные изваяния, и поныне стоят на коленях перед катафалком со старушкой. На их щеках навсегда застыли каменные слезы. Улица же с тех пор носит то самое романтическое название, о смысле которого не догадывается подавляющее большинство авалонцев, — Улица Роз.

Король Гастон вздохнул и отвернулся от окна, вновь сев за свой письменный стол. Здесь все было подчеркнуто аскетично. Простой деревянный стол, несколько простых деревянных шкафов с книгами, стойка с оружием, несколько картин из рыцарской жизни да солдатская раскладушка. Эта комната раньше служила «курилкой» для стражи (название идет с тех древних времен, когда солдаты ещё курили) — из неё было удобно обозревать город и его пределы. Кроме стражи в ней никто никогда и не жил. До Гастона.

Но однажды, осматривая свои новые владения незадолго до коронации, принц Гастон нашел эту всеми забытую комнатку и именно она — а не раззолоченные палаты древних королей — пришлась ему по душе. Здесь не было пуховых перин, не было бассейнов с ароматической водой, музыкальных стен, иллюзиумов, не было навязчивых летающих огоньков, не было…  Да ничего не было из благ набившей ему оскомину Эры Порядка и Процветания! Только скромный солдатский быт. А ничего больше Гастону и не нужно было. Здесь он отдыхал душой, здесь он проводил бессонные ночи, сюда он велел слугам доставлять книги и летописи из архивов в подземельях Замка, здесь он был один на один со своими мыслями и мечтами.

Молодой король ещё раз глубоко и грустно вздохнул и вновь, в который уже раз за эту ночь, сел за письменный стол и взглянул на пожелтевшие страницы. Эта была древнейшая хроника, написанная изящной феиной вязью: что поделаешь — до фей не было грамоты, не было и алфавита! Gestae Rolandi, написанная Танкредом Бесстрашным, одним из рыцарей Круглого Стола, который на склоне лет, навсегда вложив свой славный меч в ножны, решил взяться за составление летописи той героической эпохи.

Хотя книга была довольно объемной, почти под тысячу страниц, Гастон знал её чуть ли не наизусть. С самого детства, пока его старший братец бегал за бабочками и белками, он читал этот единственный дошедший до современников источник о том, что было ДО пресловутой «Эры ПП». Хотя хроника была записана, как сказано во введении, уже после того, как феи обучили людей письму, но автором все-таки был один из приближенных великого короля, который был личным участником всех «деяний» оного.

Для Гастона эта хроника была всем. Она была его воздухом, его пищей, его питьем. Отсюда он черпал материал для своей богатой фантазии, все свои знания об эпохе Настоящих Мужчин, которые не проводят дни напролет в иллюзиумах, банях да в пивных, а бьются не на жизнь, а на смерть, совершают подвиги, настоящие мужские поступки.

Но сейчас Гастон читал хронику, эти хрупкие, пожелтевшие от старости страницы, которые давно бы распались в прах, если бы не феины сохраняющие их волшебные бальзамы, не ради юношеских фантазий. Ему было сорок лет, фантазировать ему уже давно надоело. Он хотел знать другое. ОПЕКА! Как возникла Опека, кто заключил договор об опеке, каковы конкретные пункты этого договора — он искал ответы на эти вопросы — и…  не находил ответа.

— Но ведь должно же это быть где-то здесь…  Должно же…  — бормотал себе под нос Гастон, в который уже раз быстро, но аккуратно, специально надев на руки тонкие защитные перчатки — переворачивая пожелтевшие страницы, исписанные витиеватой вязью.

Гастон невольно остановился и, на какое-то мгновение забыв о цели своих исследований, залюбовался одной из случайно открытых страниц. Какая все-таки красота! Ну, разве современные книги с движущимися картинками, звуками и даже запахами сравнятся с этим сокровищем! На желтоватом плотном пергаменте текст написан витиеватыми черными буковками, заголовки — красной киноварью более крупного размера. Заглавные буквы глав — также красной киноварью — вообще представляли собой произведение искусства — увитые цветами, щитами и мечами, станами красивых девушек, а то и причудливыми сказочными существами. Но самое главное — это миниатюры. Не какая-нибудь движущаяся безвкусица, вроде зайчат да бельчат, поющих на зеленых полянках частушки, а самые настоящие древние картины, рисовавшиеся не один месяц.