Рубиновый лес. Дилогия

Моя сахарная болезнь по сей день была тем поводком, которым я могла управлять Солярисом, но которым, само собой, никогда не пользовалась. До сегодняшнего дня. Стоило мне обмолвиться о своём детском недуге, как Солярис тут же начал стремительно снижать высоту, даже не заметив в переполохе, что лицо у меня слишком красное и оживлённое, в то время как для сахарной болезни характерны вялость и мертвенная бледность. Виски сдавило от резкого перепада давления, а Кочевник и вовсе издал звук, пугающе похожий на тот, с которым чуть раньше опорожнял желудок.

– Сол, у нас всего семь дней осталось, помнишь? А не считая этого, даже шесть…

«Всё я помню. И что? Предлагаешь лететь дальше, пока ты не умрёшь?»

– На кону стоит весь Круг…

«Будто бы впервой. Ты уже знаешь, что я думаю об этом. Пусть весь Круг катится к Дикому, коль требует от меня делать такой выбор. Между миром и тобой я всегда буду выбирать тебя, Рубин. Это не обсуждается».

Услышать подобное было безмерно приятно… и ужасно стыдно. Я закусила нижнюю губу, пригнувшись, чтобы избежать потока ветра, бьющего в лицо. Угрызений совести не умаляло даже то, что я делаю всё это не эгоизма ради, а ради самого Соляриса. Пускай он наверняка сочтёт иначе.

– Ну и зачем было столько вякать про неделю в запасе и отказ от ночлегов, если по итогу и на дни плевать, и ночлеги будут? – фыркнул Кочевник раздражённо, как только отстегнулся от моего пояса после приземления и спрыгнул с драконьего хребта на землю.

– Никаких ночлегов, – объявила я, спускаясь следом нарочито неуклюже. – Мне и часа хватит… Всего лишь часа отдыха, да. Максимум два.

Хрустя спиной, затёкшей за те десять часов, что мы провели в небе, Кочевник принялся разминаться и махать своим топором, отпугивая комаров и мошек, которые вблизи топей нагло липли к коже. В таких местах быстро покрываешься укусами, красными и чешущимися. Надеясь избежать их, я наглухо запахнула плащ и уселась на сломанных деревьях, образующих хлипкий помост. Здешний воздух, вдали от гор и моря, сильно отличался от воздуха в Столице, где всегда пахло солью и цветами. С болот тянуло прохладой и гнилистым илом, а от рощи морошки вокруг – медовой сладостью.

Не удержавшись, я наклонилась к кусту и собрала несколько крупных ягод себе в ладонь.

– И это тоже съешь.

Я не успела прожевать, морщась от кислинки на языке – ягоды оказались недозревшие, – как передо мной очутилась горсть клюквенного мармелада и вяленой индейки. Едва Солярис изменился, оставив себе лишь ту чешую, из которой была пошита его броня, как тут же принялся ворошить наши походные сумки. Хотя на самом деле я завтракала, да ещё как: и кашу с маслом съела, и блины, и хлеб, – в животе у меня и вправду урчало. В конце концов, мы летели без остановок, а на такой высоте особо не перекусишь. Приходилось по большей части жевать древесную смолу, чтобы растянуть приёмы пищи, но на улице вечерело, и смолы пустому желудку становилось мало.

– Ешь же, ну. И поскорее, – повторил Сол, нависая надо мной.

Губы его дрожали, да и сам он выглядел не так, как обычно. Не то слишком растревоженный, не то уставший. От игры сумеречных теней на вечно юном лице словно проступали старческие заломы, а взгляд казался блёклым и потухшим – уже не солнечный огонь, а всего лишь догорающая спичка. И после этого он утверждает, что выдержит неделю лёта…

Я молча взялась за вяленую индейку. Клала в рот по маленькому волокну, жуя медленно, несмотря на голод, чтобы потянуть время и поддерживать изнеможённый вид. Кочевник тем временем уплетал сушёные свиные ушки, раскачиваясь на соседнем бревне, а Сол сидел рядом и, грызя засахаренные орехи, не сводил с меня глаз. Разве что в рот не заглядывал.

– Кочевник, собери дров, – сказал он неожиданно, повернувшись. – Смеркается. Костёр разводить пора.

– Так мы ночевать всё-таки будем? – нахмурился Кочевник.

– Не будем, – ответила я.

– Будем, – ответил Сол.

Кочевник сузил глаза.

– Вот же парочка! Нашла коса на камень. Как определитесь, сообщите. – И, демонстративно закинув в рот все оставшиеся свиные уши разом, перекрутился через бревно и сел к нам спиной.

Я вздохнула, удручённо посмотрела на Соляриса и покачала головой. Значит, ради себя он не был готов рисковать опозданием, а ради меня, невредимой и уж точно не умирающей, – запросто.