Рубиновый лес. Дилогия

– И ткани! Много тканей. Красивых, ярких, дорогих! Два… Нет, три сундука! Вместе с самопрялкой и новеньким веретеном. Смотри, никто тебя за язык не тянул, принцесса!

Я улыбнулась уголками губ и кивнула, низко опустив голову в знак согласия. Тканей в моём шкафу было пруд пруди, от шёлка из Ши до белоснежной овчины, и мне ничего не было жалко отдать за то, чтобы жители Столицы могли спать спокойно в моё отсутствие. Чтобы ни одна вражина не подобралась и близко к моему дому, но чтобы Увядание не покинуло его пределов и не затронуло фермерских селений и угодий звероловов. Именно об этом пообещала мне позаботиться Хагалаз в обмен на все свои прихоти, и её зычная песнь, догнавшая меня на середине макового поля по возвращении в замок, закрепила наш уговор.

Пока я взбиралась на крышу башни-донжона, неся на спине туго завязанный узелок, куда вместе с одеждой сложила компас Ллеу и маску Кроличьей невесты, Гвидион провожал меня с таким траурным видом, будто ему выпала честь не восседать на моём троне, а зажигать погребальный драккар. Ллеу и вовсе не пришёл – бдел у постели Матти, как я ему наказывала, – зато пришли Мелихор с Тесеей. Первая едва удерживала за шкирку вторую, когда та брыкалась и пыталась броситься Кочевнику на шею, чтобы забраться на Соляриса вместе с ним.

– К… Кай!

– Ты чего ревёшь? Как уйду, так и вернусь! Не впервой же. Будь умницей и слушайся Хору с Маттиолой, как только та очнётся. А вот её брата-сейдмана не слушай! И чтобы все книги в библиотеке перечитала к моему возвращению, поняла? Ты должна быть самой умной в нашей семье! – напутствовал Кочевник, потрепав Тесею сначала по чёрным косичкам, а затем по залитым слезами щекам.

«Самой умной в вашей семье?.. Какую низкую планку ты ей задал», – произнёс Солярис саркастично, уже покрывшись чешуёй поверх брони и взобравшись на зазубренный мерлон. Я немо обрадовалась, что Кочевник не разбирает драконьей речи, а вот Мелихор хихикнула, прижав кулак ко рту.

Тесея, всегда кажущаяся мне не только самым трудолюбивым ребёнком, но и самым рассудительным, будто с цепи сорвалась. Лицо её горело, губы дрожали, и она, казалось, вот-вот сломает себе пальцы, до того быстро перебирает жестами вместо криков. Оно и понятно, ведь Кочевник обещал ей никуда не уходить больше, но сам же вызвался в полёт, как только о нём заслышал.

«Я обещал тебе разделаться с Красным туманом, помнишь? – сказал он. – А слова не стрелы – я их на ветер не бросаю. Красный туман поныне жив, значит, быть сему – я с вами».

Серебряное веретено по-прежнему болталось на кожаном пояске Тесеи, как и маленький моток пряжи с новой куколкой, из которой в этот раз должен был получиться волк, а не человек. Поняв, что Кочевник не уступит, уже устроившись у Сола на хребте, Тесея с отчаянием посмотрела на меня.

– Это слишком опасное и тяжёлое путешествие, Тесея. Но клянусь четырьмя богами, что верну тебе брата живым и целым, – сказала я ей. – Попрощайся за меня с Сильтаном.

Последнее я адресовала уже Мелихор, и та притворно улыбнулась.

У нас оставалось всего семь дней до конца летнего Эсбата, когда граница Междумирья восстановится и через неё будет уже не пройти. Прекрасно помня об этом, Солярис собирался лететь не просто без ночлегов, но и без остановок. Как бы я ни пыталась отговорить его, пока мы собирали вещи, это было бесполезно. Потому и пришлось действовать иначе. Молча, по-своему, как учил меня отец на пару с Гвидионом. Они называли это «королевской волей», но я считала, что это не более чем разумность.

Не подавая виду, я ухватилась за костяные наросты на опущенном крыле Сола и подтянулась вверх, усаживаясь между гребнями впереди Кочевника.

В детстве няня-весталка рассказывала мне, будто вёльвы умеют петь так громко, что их слышат сами боги по ту сторону луны. Однако она и раньше любила выдумывать всякие глупости, потому я и не верила, что это окажется правдой. Но, когда мы с Солярисом и Кочевником взмыли ввысь, я была готова поклясться, что слышу глас Хагалаз, разносящийся из Рубинового леса далеко-далеко за его просторы. Это была та самая песнь, начало которой я застала ещё на маковом поле, и даже когда мы перелетели Столицу, она не умолкла. Хагалаз пела всему Кругу, везде и отовсюду сразу. Как летели по воздуху с тёплым ветром её слова, так летели и красные листья с синими нитями, оплетающие землю тугой паутиной. Жители Столицы продолжали неспешно бродить по улицам, распродавая остатки товара в телегах, нетронутые Увяданием, и никто из них не замечал, что оказался в плену защитного сейда. Только нить на моём пальце – точь-в-точь такая же, как нити сейда Хагалаз, призванные песней, – сдавила костяшку сильнее обычного.