Спустя час перед нами на телеге лежало пять готовых тыквенных подсвечников. Вот только кресало с огнём по-прежнему оставалось одно… Благо, что деревья, растущие в сиде, изнутри не отличались от земных: стволы самых молодых и тонких выстилало мягкое лыко, и Кочевник настругал нам его топором. Оттуда же натекло доброе ведро смолы, которую мы забили внутрь найденных шишек, прежде чем продеть внутрь лыко, как фитиль. Вложив в каждую тыкву по одной такой шишке, я чиркнула по ним кресалом, заставляя воспламениться. Благодаря смоле огонь горел мерно – не угасал, но и не сжигал тыкву изнутри. Он выстоял даже под дыханием Аметистового сада, к которому я поднесла смастерённый подсвечник на вытянутой руке, первой перешагнув через кромку к маслянистым теням. От приближения тыквенного пламени те съёжились, расползлись в стороны, как змеи, и открыли нашему взору множество фиалковых древ, а вместе с тем и след волчьих лап, идущий далеко за них.
– Получилось, – сказал Солярис без удивления в голосе, и я улыбнулась, поняв, что он не просто доверял мне, но и
Свет, просачиваясь сквозь вырезанные глаза и рты, порождал тени новые, но уже смешные и нелепые, в форме неказистых рожиц и улыбок. Из-за этого казалось, что деревья кривляются нам. Периодически в их кронах что-то шелестело, неуловимое, будто перепрыгивало с ветку на ветку. Мы шли друг за дружкой, неся свои тыквы кому как удобно: Тесея повязала свою крохотную тыковку прямо себе на пояс, Мелихор шла со своей в обнимку, а Кочевник предпочитал нести тыкву за корешок, как мы с Солом. Иногда огонь в них дрожал так сильно, что мы замедлялись, боясь, что он погаснет совсем, но останавливаться было нельзя: смола выкипала гораздо быстрее воска. Огонь освещал дорогу ровно настолько, чтобы можно было идти не спотыкаясь, но не более.
– Ай-яй-яй! – запищала Мелихор, отцепляя свои косы от веток с фиолетовыми лепестками, которые запутались там, когда она засмотрелась на небо над нашими головами – оно наконец-то изменилось.
Если снаружи царил вечный день, то здесь царила вечная ночь. Мириады звёзд на чёрном полотне образовывали узоры из золота и серебра, напоминая вышивку на свадебном платье. А мимо них текли сияния, словно реки, скручивались в спирали и пульсировали. Их свет не доставал до земли, путаясь в верхушках высоких деревьев, но словно притягивал к себе цветы: те раскрывались навстречу звёздам, как солнцу.
Наклонившись, я мимолётно тронула пальцем один из цветков, чтобы, порезавшись о край лепестка, убедиться: они действительно стеклянные. Там, где тянулся волчий след, лежали их осколки. Они же хрустели у нас под ногами, где-то разбросанные хаотично, а где-то оформленные в ухоженные и пышные клумбы, будто кто-то старательно высаживал их точно так же, как и тыквы.
Несмотря на то что это место сложно было назвать садом в привычном понимании этого слова, это всё-таки был он.
– Ой, подождите! Кажется, моя свеча затухает, – раздался голос Мелихор снова. Она то и дело отставала из-за того, что её косы, растрёпанные, цеплялись за что ни попадя.
– Она не может затухать, – ответил ей Солярис раздражённым тоном, удерживая свою тыкву на уровне лица. Свет, падающий из неё, стачивал его скулы и разливал по волосам жемчужный блеск. – Мы прошли от силы полчаса. Проверь, поступает ли воздух. Возможно, ты смолы перелила. Мелихор… Мелихор?
С тех самых пор, как мы оказались в сиде, она не могла пройти и минуты в тишине. Потому её молчание на зов Соляриса удивило нас всех. Я обернулась первой…
И обнаружила, что Мелихор нигде нет.
–
Крик Соляриса прокатился по саду эхом. Он оттолкнул в сторону Кочевника, машущего топором на лезущие в глаза ветви, и вернулся на несколько шагов назад, к овальной арке из двух сросшихся деревьев, похожей на ушко иголки. Там, под сенью их листьев, валялась затухшая тыква, из отверстий которой сочились смола.
– Мелихор! – позвала и я, закружившись по саду на пару с Кочевником и Тесеей.
Хор наших голосов разбудил всю рощу, заставив невидимых птиц беспокойно захлопать в небе крыльями, но Мелихор всё не откликалась. Ужас покрыл лицо Соляриса мелом. Мечась из стороны в сторону, порыкивая проклятия и впервые не скрывая того, как сильно он боится, что с его семьёй случится дурное, Сол принялся переворачивать каждое бревно и заглядывать в каждую яму.
– Мелихор! Ма’шерьят!
– Куда подевалась эта длинноязыкая? Может, ягоды где увидела и поесть отошла, а? – предположил Кочевник с дребезжащей надеждой в голосе, пнув аметистовые цветы, которые тут же поспешили закрыться и спрятать за лепестками хрупкие сердцевинки. – Дикий! Сейчас я её найду! Эй, змеюка, ты куда подевалась?!
– К… К… К…