Рубиновый лес. Дилогия

– А мне понравилось, – улыбнулась Мелихор, сидя на траве с ветками, застрявшими в пепельных косах, точно оленьи рога. – Напоминает, как в детстве мама нас всех в окаменевших скорлупках по городу носила. Солярис, ты помнишь? Тебя, самого младшего, мы с Сильтаном тоже по очереди таскали…

– Умолкни, – буркнул тот, стряхивая с помятой одежды листву.

На сколько бы судьба ни разлучала нас с Солом – на пятнадцать минут, час, день или неделю, – каждый раз при виде него я чувствовала себя так, будто вернулась домой из долгого путешествия. Вот и сейчас первым делом хотелось коснуться его, проверить, в порядке ли он, помочь выбрать из волос тот сор, про который он напрочь забыл, оторопев, когда увидел у меня в руках попискивающую птицу. Но…

– А теперь верни мне Хозяина! – взревела Дагаз и затоптала аметистовые цветы босыми ногами, точно капризное дитя, заставив нас всех отшатнуться от неё в сторону. – Я выполнила твои условия, Бродяжка!

– Ещё не все, – сказала я и услышала разочарованный вздох Дагаз, с которым она взмахнула рукой, призывая посох самостоятельно подняться с травы и лечь в её костлявые пальцы. Вот только он, как и сейд, был абсолютно бесполезен сейчас, покуда жизнь ворона по-прежнему находилась в моих руках. Прекрасно зная это, я демонстративно погладила птицу по сгорбленной спине между белых крыльев и решительно заявила: – Проведи нас к Кристальному пику, и верну я тебе твоего драгоценного Хозяина. А до той поры он побудет у меня. Ты же не против провести немного времени в светской компании, правда, птичка?

Птица не колыхнулась, будто решила, что если притворится мёртвой, то я брошу её и отстану. Только жёлтые глаза с маленькими зрачками вращались, внимательно следя за каждым моим движением. На ощупь тельце ворона напоминало камень, до того напряжённым он был, пока я не погладила его ещё раз и не прижала к себе, на этот раз полюбовно, в качестве обещания.

– Извини, – прошептала я ворону, когда мы выдвинулись во главе с покорившейся Дагаз вперёд. – Так нужно. Я не причиню тебе вреда.

Солярис, зашагавший рядом, только хмыкнул: он знал, что мне просто не хватило бы духу придушить ворона, чем я столь уверенно угрожала Дагаз. Ведь пускай характер у него и был скверный – судя по тому, что на моих ладонях алели полосы от когтей, – он не заслуживал смерти. А я уж точно была не той, кто мог бы принести её кому-либо, кроме Красного тумана.

Хотя темнота Аметистового сада больше не лишала зрения, сейд Дагаз – или же её умение находить с фиолетовой рощей общий язык, как его находила с Рубиновым лесом Хагалаз, – всё ещё освещал его недостаточно. Однако я всё равно заметила, куда Сол смотрит – на шерстяную нить, обвитую вокруг птицы поводом.

– Как тебе удалось приручить её? – спросил Солярис тихо, придерживая меня под локоть, чтобы я не оступилась в темноте. Очевидно, в плену у деревьев он прекрасно лицезрел всё, что происходило со мной и Тесеей внизу.

– Не знаю, – ответила я. – Не думаю, что я к этому вообще причастна. Она как-то сама…

– Не она сама и не ты, а Разрушительный град, чтоб её Дикий драл! – донеслись до нас с Солом проклятия Дагаз, и, подняв головы, мы увидели, с какой ненавистью в чёрных глазах она косится на мою нить через плечо. Собрав во рту слюну, она сплюнула её нам под ноги с характерным звуком и ускорила шаг. Ей настолько не терпелось поскорее довести нас до цели, забрать свою птицу и распрощаться, что это были первые и последние слова, которые вечно зубоскалящая Дагаз произнесла с тех пор, как я её «подчинила».

Так, в тишине, изредка нарушаемой лишь ворчанием Кочевника, несущего наши тыквенные огни, прихваченные на всякий случай, мы преодолели ещё несколько лиг. А сад всё не редел и не заканчивался… Тянулся и вдаль, и вширь, бесконечный, как жизнь богов. Мой любопытный взгляд то и дело падал на клумбы аметистовых цветов – их с каждым часом становилось вокруг всё больше и больше. Они следовали за нами, поворачивались, провожая взглядами, от которых щекотало в затылке. Вскоре земля под нами начала вздыматься, образуя холм, и по мере того, как мы всходили на него, в саду начало светлеть. Только свет этот не был ни солнечным, ни звёздным – холодным и голубым, как талый лёд.

И вместе с этим светом, идущим откуда-то из-за деревьев, к нам пришёл вой.

– Тесея!

Кочевник побросал тыквы и кинулся к сестре, схватившейся за голову и повалившейся на тропу ничком. Нить на моём мизинце снова зашевелилась, но не сжалась, как прежде, а, наоборот, ослабла. В следующую же секунду, учуяв это, встрепенулся ворон, пытаясь ускользнуть. Смилостивившись, я разжала пальцы и выпустила его в распростёртые объятия Дагаз, которая тут же отбежала от нас на безопасное расстояние и, оказавшись ещё выше на склоне, загоготала.

– Говорила же, что она идёт! – воскликнула та, но говорила она вовсе не с нами. – Только такая пройдоха и осмелилась бы тыквы ваши себе присвоить! Накажите её, Бродяжку, накажите!