– Первородное обличье – это другое. То истинный язык, сплетение мыслей и инстинктов, которыми мы обмениваемся друг с другом так же, как птицы обмениваются щебетом. Ты понимаешь его либо из-за древнего гейса королевы Дейрдре, либо из-за того, что повязана со мной, но никак не потому, что запоминаешь звуки и умеешь их различать. А вот тот язык, на котором мы говорим людскими устами, не является языком вовсе. По крайней мере, в привычном понимании этого слова. Это искажение общего, где нет ни правил, ни конструкций. Мы просто вторим звучанию, стараясь подражать вам, и иногда снова коверкаем то, что уже было исковеркано до нас. Акивиллу, например, даже я не всегда с первого раза понимаю. Так что мы скорее догадываемся, что хочет сказать сородич, нежели действительно знаем перевод. То, чему тебя иногда учат Сильтан или Мелихор, лишь отдельные словоформы. Чтобы выучить их все, нужно прожить в Сердце несколько людских жизней.
Солярис пояснял методично и терпеливо, и в это время его упрямое лицо ласкали лучи солнца, только-только поднявшегося из-за горизонта на смену полумесяцу. В них его фарфоровые щёки приобретали почти человеческий румянец, длинные белоснежные ресницы отбрасывали тени на высокие скулы, и казалось, что Солярис весь светится, как резная фигурка из жемчуга. Прохладный ветер, несущий в себе первые ноты приближающейся осени, трепал широкий ворот его рубахи, растянутый до ключиц, в волосах Сола снова запутались одуванчиковые семена, оторванные от стеблей вихрем нашего сражения. Там, где мы тренировались каждое утро, цветы успели промяться, а трава осесть, но кругом всё ещё колосились красные маки, напоминая зарево пожара. Всё вместе это являло собой до того прекрасное зрелище, что я, залюбовавшись, едва не забыла, о чём мы говорим.
«Фашари, – сказала Акивилла Солярису тогда в Медовом зале, когда на кону стоял не просто союз драконов и людей, а наше будущее, – Фашари ине раш».
– Акивилла хотела узреть не то, что ты сделаешь, а то, что почувствуешь, – попытался объяснить Солярис снова, опустив хвост вместе с когтями и запрокинув голову к лимонно-розовому небу. Разморённый ползущим по земле теплом, он позволил себе расслабиться куда больше, чем разрешал на поле боя мне. Впрочем, «полем боя» это считалось исключительно для меня одной. Солярис не воспринимал меня всерьёз, как противника, хоть и подходил к нашим тренировкам со всей ответственностью, особенно сейчас, когда оставалось всего две недели до военного похода на Керидвен. – Драконов сложно обмануть, тем более травяных. Любые слова мгновенно впитываются в них, как вода в землю, и если та вода отравлена, они это поймут. Акивилла хотела увидеть твоё отчаяние и любовь – и она увидела. Как и я.
Солярис улыбнулся мне уголком губ, и я почувствовала жар на щеках, но вовсе не оттого, что меня тоже согрело солнце. Затем он направился в мою сторону, медленно, размеренно, будто бы растягивал момент, и…
Прошёл мимо.
– Эй, постой! Куда ты?
– Хватит на сегодня, – бросил он мне через плечо, и я уронила к земле тяжёлый меч, внезапно обнаружив, что всё это время держала его на весу. Мышцы окрепли, но всё ещё ныли. Мы тренировались больше часа, не взяв ни одной передышки, однако, зная Соляриса, я не верила, что он закончил из-за этого. – Попрактикуйся с манекеном. Или Кочевником. У тебя всё ещё хромает баланс, а у него хорошо получается сбивать противников с ног. Я вернусь к полудню и проверю.
– Хорошо, – согласилась я, но решила убедиться напоследок: – Кстати, пока не забыла. Про тебя тут Гектор спрашивал. Говорил, ты обещал передать ему что-то… Какой-то там кусочек…
Солярис остановился на полушаге, но не повернулся. Он всегда старался спрятать от меня лицо, когда опасался, что оно его выдаст. Именно поэтому он и носил на нём бо`льшую часть времени докучливое бесстрастное выражение, которое Кочевник между нами называл «похоронно-девственным». Обычно я мирилась с тайнами Сола, но в этот раз взволновалась. Угрюмый дракон, привыкший действовать, а не ждать, и мальчишка с золотыми руками и с таким же золотым сердцем – что могло скрываться за их тандемом, кроме новых неприятностей?