Русь: от язычества к православной государственности

В творчестве Кирилла Туровского присутствует образ пещеры, весьма значимый для античной символики. Платону земное существование представлялось пещерой, темницей, где ее узники могут видеть лишь тени, но не сами вещи. Выбравшийся из пещеры человек озаряется светом истины, как результатом встречи человека с Богом. У св. Кирилла образ пещеры присутствует в «Притче о беспечном царе и его мудром советнике»[402].

Пещера олицетворяет монастырскую церковь и любой православный храм, бедные люди внутри пещеры – иноки. Сам Христос подаст им чашу спасения – причастие, через которое причастники удостаиваются Духа Святого. Так, человек, не выходя из пещеры (мира), приобщается к свету истины. Как видим, античную тему пещеры св. Кирилл наполняет христианским содержанием.

У Платона человек не может узреть истину на земле (в пещере). У св. Кирилла прозрение возможно, когда человек выбирает праведную жизнь и приобщается через нее к Богу. Проблема заключается в выборе самого человека – праведности или греховности, что связано со свободой воли, которой наделил его Творец. Кирилл Туровский призывает человека не грешить, особенно сознательно, ибо «горе в разуме согрешающему».

Одна из особенностей св. Кирилла Туровского как богослова заключается в том, что он не считал человека образом и подобием Бога. Об этом писал выдающийся мыслитель Г.П. Федотов: «Трансцендентность Бога настолько возвышена для Кирилла, что для него оскорбительна мысль о том, что человек создан по образу Божьему. <…> Встречаясь с библейским учением об образе Божьем в человеке, он уклоняется от непосредственного толкования, но подчеркивает опасности его неправильного, еретического использования сектой антропоморфитов. Несомненно, св. Кирилл был достаточно глубоким богословом, чтобы отвергать догматы церкви. Но ему явно не по себе, когда он сталкивается с человечностью Христа. Для него неприемлемы размышления об уничижении Христа»[403]

.

Таким образом, Кирилл Туровский не выступает против догматов православия, но предупреждает о возможном их искажении. Г.П. Федотов подчеркивает: «Главной проблемой христологии византийского богословия является божественная, а не человеческая природа Христа. Поэтому равновесие халкидонского догмата легко нарушается. Это справедливо как в отношении русского Кирилла, так и Кирилла Александрийского»[404]. Образ Божий в человеке, по Кириллу Туровскому, связан с господствующим положением человека в мире, с его разумом и свободой воли. Именно во взаимоотношениях с миром он в определенной мере выступает как творец, преобразующий и одухотворяющий через собственную веру и добродетель мир.

Кирилл Туровский утверждает, что целью человеческой жизни является строительство в себе самом храма Духа Святого[405]

. Материалами для возведения подобного храма служат: вера, надежда и любовь, целомудрие, кротость и смирение, страх Божий, молитва и мудрый ум. По этому поводу обоснованный и глубокий вывод делает Т.В. Семикопова в своей объемной и талантливой статье: «То, что Кирилл находит возможным созидание душевного храма в человеке, еще раз говорит о приятии им целостности природы человека в совокупности телесного и душевного начал. <…> Цель человека – стать храмом для Божества, но сам храм телесен и материален. <…> Таким образом, телесное необходимый посредник для восприятия духовного. Этот тезис находит подтверждение в гносеологических воззрениях мыслителя»[406].

Кирилл Туровский – апологет религиозного рационализма, рассматривающий разум как инструмент познания истины, укоренения в вере и восхождения к Божьей правде. Как и для Климента Смолятича, человек для Кирилла Туровского находится в центре мироздания, «венец творения», наделенный свободой воли и разумом, он в силах постичь христианские истины и строить на их основе жизнь.

Итак, расхожее мнение, что Русь в философском осмыслении мира «молчала» вплоть до начала XIX в., в корне неверно. Однако, если дословно согласиться с этой характеристикой, то следует признать, что подобное «молчание» было особого рода. Об этом пишет В.В. Зеньковский: «Период “молчания” (хотя та характеристика в целом и неверна…) был периодом накопления духовных сил, а вовсе не дремоты духовной… религиозное сознание русских людей в древней Руси вовсе не жило вне Логоса», воспринимая православную доктрину «как нечто совершенное и не подлежащее анализу»[407]. Универсализм, максимализм православия, как пишет историк А. Боханов, «встретился с максимализмом национального характера, во многом видоизменив византийскую модель веры»[408].