Русская Америка. Слава и боль русской истории

Ум российский промыслы затеял,Людей вольных по морям рассеял,Места познавати, выгоды искатиОтечеству в пользу, в монаршую честь.Бог всесильный нам здесь помогает,Русскую отвагу всюду подкрепляет,Только обозрели, вскоре обселилиПолосу важну земли матёрой.Составляя общества, союзы,

Нам не нужна пышна эллина муза…Стройтесь, зданья, в частях нова света,Росс стремится, — Нутка его мета.Дикие народы, варварской природы,Сделались многие друзья нам теперь.Пётр Великий! Если б ты проснулся,То б увидел, что не обманулся,Вблизи землю чая, важны пользы зная,Открыли потомки, и стали в ней жить.Аргонавты блеском обольстились,

Шкуры позлащённой искати пустились;Служить бы им можно, отечеству важно,Если б то знали про здешний они край…Кабы не пришельцы — други[е] европейцы,Был бы с избытком наш риск награждён.Сухарева башня Москву украшает,Колокол, Царь-пушка народ удивляет.Дива там толики, как Иван Великий,Но здеся нам пользы нет никакой.

Честию, славой сюда завлечённы,Дружбою братской здесь соединённы,Станем создавати, дальше занимати,Русским полезен Америки край.Здесь хоть дика кажется природа,Кровожадна привычка народа,Но выгоды важны, отечеству нужны —Сносными делают скуку и труд.В свете новом, в странах полунощных,Мы стоим в ряду к славе людей мощных.

Народы мирятся, отваги боятся,Бодрствуйте, други — Русаки бо есть.Нам не важны чины, ни богатство,Только нужно согласное братство,То, что сработали, как ни хлопотали,Ум патриотов уважит потом.

Почти через сто лет после Баранова поэт-англосакс Редьярд Киплинг обретёт славу «певца Британской империи», и его талант облагородит то, что в действительности оказывалось хищным и отвратительным… Киплинг писал сильно: «Нам хотелось не клубных обедов, / А пойти, и открыть, и пропасть… / (Эх, братцы!)…»; «Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог! / Отпуска нет на войне!»; «Здесь мы лежим: в барханах, в степях, в болотах/среди гнилья, / Чтобы дорогу нашли по костям сыновья»… Но в итоге у Киплинга выходило: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, / И вместе им не сойтись…»

А в не очень-то богатой на чисто поэтическое мастерство песне Баранова на удивление ярко и точно выражены задор, мощь и державный размах великого народа, который гордится не тем, что завоевал «дикие народы» — хотя повоевать русским первопроходцам за Русскую Америку с аборигенами и пришлось, но гордится тем, что эти дикие народы «сделались многие друзья нам теперь».

Поясняя же строку Баранова о «кровожадных привычках», Загоскин написал: «Несмотря на вводимое с 1841 года христианство, принимаемое многими туземцами охотно, доселе ещё у колош не искоренился обычай по смерти кого-либо из тойнов (вождей. — С.К.) убивать по нескольку рабов для услужения ему на том свете».

Песня Баранова замечательна также тем, что это было даже не нечто, схожее с военной лирикой Константина Симонова, который талантливо переводил и Киплинга. Симонов хлебнул войны и лиха вдоволь — будучи уже известным советским поэтом он не раз рисковал жизнью. Он не с чужих чувств писал: «Когда на выжженном плато / Лежал я под стеной огня, / Я думал: слава богу, что / Ты так далёко от меня», как и: «Жди меня, и я вернусь, / Всем смертям назло. / Кто не ждал меня, то пусть / Скажет: «Повезло»… Но из-под всех бомбёжек Симонов возвращался в Москву к Валентине Серовой… А Баранов создал свою песню через восемь лет непрерывного подвига в Русской Америке, и эта песня стала его жизненной программой на двадцать лет вперёд. О ком из писавших песни и стихи это можно сказать?