Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

А теперь я обращу ваше внимание на цитату из Александра свет-Сергеича Пушкина. Эта цитата тоже абсолютно запрещенная. Отреченная. Представьте себя, что вам бы в школе выдали такое. «Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом». Это вы, возможно, слышали. Но на этом обычно цитату обрывают. А дальше там такое: «Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции[6]

не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Однообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мысли, дают его прозе ход утомительный и тяжелый. Эта схоластическая величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостию; к счастию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты». Я полностью согласна с Александром Сергеевичем. Не потому, что это Пушкин. Я никогда не согласна с Пушкиным, потому что это «наше всё». Ни в коем случае! Если я соглашаюсь с ним, то потому что я вижу: черт, говорит ровно то, что я думаю. Я всегда цитирую Пушкина только в том случае, если нахожу у него подтверждение собственным скорее чувствам даже, чем мыслям. И с его разгромной характеристикой Ломоносова я полностью согласна, потому что человек написал где-то с пяток стихотворений, которые пережили его, пережили эпоху, их читать можно и нужно с огромным удовольствием, а остальное – угу, утомительно и надуто. Между тем, как я уже сказала, Ломоносов для своей эпохи – это мощнейший прорыв, потому что это – мастер стиха.

Я вам покажу фрагмент «Оды на взятие Хотина», которая произвела огромное впечатление необычностью своей формы – четырехстопный ямб с чередованием перекрестной и парной рифм. Для XVIII века любое смешение – это дерзко, а дальше зависит от индивидуальных оценок: или восхитительная новизна, или подрыв устоев. По мнению тогдашнего академика Штелина, оды Ломоносова были написаны совсем другим, новым размером. Давайте почитаем.

Где ныне похвальба твоя?Где дерзость? где в бою упорство?

Где злость на северны края?Стамбул, где наших войск презорство?Ты, лишь своим велел ступить,

Нас тотчас чаял победить;Янычар твой свирепо злился,Как тигр на Росский полк скакал.Но что? Внезапно мертв упал,

В крови своей пронзен залился.

Размер и смена рифмовки делает текст очень динамичным и энергичным. Действительно, это гимн войскам, не только по содержанию, но и по форме. В этой оде не всё так бодро, там, разумеется, масса античных образов, то, на что ругается Пушкин, – «величавость полуславенская, полулатинская», не буду я вас этим мучить.

Ломоносов заслужил бы памятник, который стоит перед Университетом, только за одну силлабо-тонику, то есть за перенос огромного разнообразия стихотворных размеров, в первую очередь латинского стиха, на русскую поэзию. Да, Ломоносов косноязычен, да, он заслужил все те слова, которые о нем сказал Пушкин, но без него, собственно, Пушкина и не было бы. А косноязычие – не его вина, ему надо создавать литературный язык практически с нуля на том пепелище, которое нам устроили сначала Батый, а потом Грозный.