Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Европейский классицизм – это лютая война с барокко. Еще раз повторю тезисно: барокко в Европе – торжество личности, художник абсолютно всему противопоставлен, он сам по себе. Плюс барочное ощущение разорванности мира. На смену барокко приходит классицизм. Он считает сознание человека tabula rasa, чистой доской, считает, что человека надо научить, как правильно, а также показать ему, как неправильно. Поэтому его знаковый жанр – роман воспитания, дабы наглядно показывать путь ошибок и их исправления. Логично, это и расцвет драматургии, причем драматургии, демонстрирующей добродетели и обличающей пороки, ура Мольеру и ату совершенно неправильного Шекспира! Классицизм будет полностью отказывать личности в праве на существование, причем, заметьте, не только личности читателя и зрителя (их сознание – tabula rasa, они книжку читают и пьесу смотрят, чтобы быть воспитуемы), но и автору в праве личностью быть тоже отказано. Я в прошлый раз ругалась на поэтику Буало, говоря, что он жестко всё расписывает. Итак, автор должен работать по установленному партией и правительством шаблону, ежели он будет правильно по этому шаблону работать, то он будет писать правильные пьесы, которые будут правильно воспитывать правильный народ. Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика, м-да. Причем родное не только в смысле соцреализма, но и в том смысле, о котором мы сегодня поллекции говорим. Учительность русской литературы успешно предвосхитила классицизм.

Давайте-ка совершим еще один небольшой скачок во времени. Я сейчас дам вам абрис русского классицизма в целом, а потом мы перейдем к Ломоносову. Другие авторы – Тредиаковский, Херасков, Сумароков были ближе к канонам, ну так их сейчас читать невозможно, и не будем мы с вами их читать. Мне пришлось, я читала. Был хороший человек Херасков, придумал правильную вещь: у греков есть «Илиада», у римлян «Энеида», Россия не хуже, у России будет «Россиада», и он ее сейчас ударно, по-стахановски, на свет божий произведет. И произвел. Про взятие Грозным Казани. Сто тысяч строк! Ну, что сказать… я понимаю, почему Пушкин, когда ему надо было высказаться в контексте «лучше хрен, чем редька», говорил «лучше перечитать все двенадцать песней “Россиады”, чем…» Потому что когда поэма пишется головой, а не сердцем, то выходит несъедобно. Хотя намерения Михайлы Матвеича были самые благородные, и вообще был хороший человек, без малого тридцать лет отдал Московскому университету как директор и куратор. «Россиадой» гимназистов весь XIX век мурыжили, хотя уже в 1810 году ее разнесли в критике, и правильно сделали… Тредиаковский – это кошмарный сон русской литературы, это асфальтовый каток, пытающийся закатать в каноны всё и вся. Ему комедии Сумарокова плохи, потому что автор дерзнул отклониться от французского стандарта, а лексика там (о ужас!) местами живая. Из чего вы делаете вывод, что Сумароков был не столь идеальным классицистом, но вы не расслабляйтесь: он, например, резко критиковал Ломоносова за страшный грех (вы трепещете?) – за многозначность слов, особенно в поэтическом тексте. Значение у слова должно быть одно, четкое и без вариантов. Ать-два, смирно! Заслуга Сумарокова – это русский театр, более двадцати трагедий и комедий, при этом от Пушкина ему прилетел заслуженный эпитет «несчастнейший из подражателей».