Н. О. Винокурова скончалась только в текущем году (1930), на седьмом десятке жизни. В момент записи сказок ей было около 50 лет.
17. ОРЕЛ-ЦАРЕВИЧ И ЕГО СЫН
ЖИЛИ были мышка да воробей. Ну, как мышка в страду напаса́т себе всего, а воробей — летучий: ничо. А зима на тот раз была жестокая, трескучая, холодная. Воробью спастись некуды, он — мышке в нору: «Голубушка-кумушка,
Обсмотрела свои закромы́ и согласилась она его пустить. «Хочь сыты не будем, и с голоду не пропадём».
Ну, согласились они вместе жить. — «А летом будем вместе ро́бить. Ты будешь пшаницу собирать, а я носом молотить, да таскать буду». — Весна прилетела, воробей споркну́л и улетел. Мышке обидно стало, пошла она к своему старшо́му на воробья просить. Собрался их суд большой. Собралися. И птицы ето вся слетелася и
Пошол в одно время Иван-купеческой сын за охотой и видит етого орла, и снимат винтовку, метит его убить. А орёл человеческим голосом отвечат ему: «Иван-купеческой сын, не бей меня, я такой же человек, как и ты, только закле́тый на некоторое время, а лутче возьми да корми, я тебе полезен буду». Подходит Иван-купеческой сын, спрашиват: «А долго я тебя кормить буду?» — «Один год», говорит: «меня надо кормить». — «А каку́ же ты пи́шшу ешь?» — «В сутки барана».
Ну, взял купеческой сын орла, приносит отцу: «Вот так и так, таку находку сделал». Обсказыват всё. Отец помолчал. «Ето», говорит: «дорого». Ну, и опеть, хоть и ворчит, да единственный сын — запретить жалко.
С полгода кормил, отец ругаться стал: «Што же ето тако́ — в сутки барана?
Из лубочной книжки: «Сказка о сильном и храбром и непобедимом богатыре Иване-царевиче и о прекрасной его супруге Царь-девице».
Остаётся до году кормить один только месяц, а отец узнал, што сын все-таки кормит его, рассердился на
Потом как они
Вот они долго ли, коротко ли летели, прилетают к какому-то городу и останавливаются за́ городом. «Ну, вот што, Иван-купеческой сын, дай три пота с себя, сослужи мне одну службу». — «А где же я могу спотеть?» отвечат. — «А вот лезь на заплот». — Тот залез. — «Вот тряси меня за уши до тех пор, покуль у тебя руки, ноги опустятся». — Ну, тот трёс, трёс — уж моченьки у его нет. Пот с его градом льёт. — «Ну отдохни», говорит: «ишо два пота дай мне!» говорит. И стали у его уж по колени ноги человечески из етой шкуры. И опеть давай его трясти. Трёс, трёс. Уж моченьки у его нет. Пот с его градом льёт, а стало его уж до грудей видать. — «Ну, теперь треси в последний раз, докуль кожа на руках останется. А то не выдюжишь, все наше с тобой пропало!» — Вытряс он его из етой кожи, стал орел молодцом пред ём. — «Ну, топерь побратуемся!»
Стали они