Русская сказка. Избранные мастера

Ну, является к ей етот гость. Приняла она его честно, благородно и за за́куску. Што же гость — так гость. Вот как он выпил, закусил и стал он к ей ла́бзиться, дерзкие слова говореть, а они в комнате были двое. Она: «боже избавь, штоб ето дело сделала!» Отовлекатся от его, он вынимает леворве́рт — вот, дескать, все равно с душой растанешься! Она ужа́снулась — говорит: «Сечас же мы оба одеты, неудобно, вот ночь придет, мы и располо̀жимся в ночное время». Он и решился ночи́ ждать. — «Только будем ето дело без огня делать. Я и замуж выходила, решилась с мужем, штоб ети глупости при огне не делать». А он и думат: Ладно, я кольцо (он приметил у ей его) с тебя ночью сыму, мужу указ привезу».

Как оне поужинали, приказыват она горнишной постель в спальне приготовить. Ну, и как она, хозяйка, отлучилась, и горнишну заговорела: «Ночуй с этим гостем, и я тебе тыщу рублей дам. А я тебя надушню́, одену», говорит, и перстень свой с руки ей дала, она и согласилась. На спокой легли ета горнишна и офицер. Ну потом, уже как ставать надо, он ладит кольцо с пальца ташшить. А оно туго́ было — не идет. Он не долго думал, взял да и отрубил кольцо с пальцем. Горнишна встала — ну, и хозяйке с обидой: «Што он надо мной доспел — палец отрезал». Хозяйка ее уговариват: «Ну, ничего, я тебя не обижу, как ты за меня пострадала, будешь ты на век наша уча́сница».

Потом хозяйка горнишну ету спрятала, а сама руку на темляк повесила, и замотала бинтом, будто у ей отрезано. Потом, как встал етот офицер, сели они завтракать, закусывать. Она и говорит: «Вот какую вы подлость сделали, у сонной у меня палец отрезали». Он стал ей казною: «Што вот я столько-то тебе дам!» Она с его копейки не взяла. Отправился с ее гость — отправился к её мужу. Ра́дый такой.

Она после етого гостя сейчас в полицию, в церкву, и приказала лёхку шлюпку сейчас в погоню за ним — вместе с горнишной к мужу, узна́вать, как он там. Смекат, што не зря гость приезжал. И оделась в муску

одежу, волосы остригла, приезжат, и идет в ту же гостиницу. Тут сидят тоже, картёжат — и увидела гостя етого, который ночевал у ей. И спрашиват: «Чо у вас тут хорошенького, какой торг, чо почом?» И они ее спрашивают. Так идет у их беседа. И отвечает ей офицер: «У нас сёдни будет новенькое: одного вешать будем, за жану вручал шибко». Та спрашивал «Почему так»? Он объясняется, и говорит: «Вот, значит, никогда нельзя на жану приставать».

Долго она тут беседовать не стала, пошла по полициям по разным, со всем бумагам. К надзирателю пошла. — «Не могу ли я его увидать?» Надзиратель говорит: «Как ристантох в баню поведут, перед вешальницей мыть — тут ты его и можешь видеть, а больше нельзя никак, не можем допустить». Ну, как повели в баню, идет она к етой бане — караульны ее не пропускают туды. Ну, она сунула там имя́, пропустили ее на четверть часа. Потом она имя́ обсказыват: «Товаришш мой был самый задушевной — хочу простится с ём». Заходит она в баню. — «Ах, голубчик, до чего достукался», говорит. Он с испугу прямо матерным словом: «Убирайся, мне не до того!» Ну, она ему призналась, што «я твоя жана. Не бойся ничего, я тебя спасу». Видит пальцы-то у ей все целы. — «Ты не к вешальнице пойдешь, а как к куме на именины».

Ну, приходит она к вешальнице — они привели все начальство — и доказала, вот кто, мол, в ей ночевал. — «Ты не со мной был — востёр, да не подточенный; вот у кого пальца нет!» Ну, и мужа-то оправдали, а офицера-то повесили. А сколько было капитала у етого офицера в залоге, на горнишну перевели, а его повесили за околчание. А они вернулись и стали жить-поживать, добро наживать.

(Марк Азадовский

. Сказки Верхнеленского края, вып. I, № 19).

СКАЗКА М. И. МЕДВЕДЕВОЙ

Маремьяна Ивановна Медведева — белозерская сказительница из с. Терехова (Белозерского уезда).

Собиратели следующим образом характеризуют ее и ее сказки: «это еще молодая (32-х лет) женщина, здоровая, полная сил и энергии. Но и на ее молодой жизни лежит уже известная доля грусти, столь характерной для многих русских крестьянских женщин. Причина тому — слишком раннее замужество, не по доброй воле; обременение большим семейством, общие условия тяжелой жизни. Но, кроме того, видимо, от природы уже в ее душе дрожит какая-то элегическая, грустно-настроенная нотка...

Записывать от нее песни и причитания — благодаря ее чудному голосу и правдивому тону — было большое наслаждение.

Известную долю ее субъективных настроений и вкусов можно подметить и в ее сказках. Сказок она знает значительное количество: память у нее чудная; любознательность настолько велика, что она привела ее к грамоте, которую она постигла самоучкой. Таким образом усвоение сказок ей давалось легко. В своих сказках она явно уклонялась от чего-либо непристойного, циничного. Фантастические сказки говорила с соблюдением «обрядной» стилистики, не чуждаясь порой значительных повторений».[58]