Русская сказка. Избранные мастера

Случалось, что в летние светлые ночи и отец мой подзывал его к галерее своего дома, где он сиживал по вечерам, и заставлял Терентьича рассказывать. Главный интерес его рассказа был в его манере рассказывать, потому-что сказки были все известные, кроме отдельных анекдотов, которые он приводил всегда кстати. Например, когда речь доходила до мужика, солдата, дьячка, и тому подобных лиц, рассказчик почти всегда делал небольшое вступление, в роде следующего: «Солдат. А что такое солдат? человек божий и пр. Шла партия солдат по деревне, и досталось одному солдату на квартиру к старой старухе, такой корге, что и ведьмы пугались ее. Солдат вошел к ней в избу, по христиански помолился, по русски поклонился, и честовал хозяйку добрым словом: «Здравствуй, бабушка-старушка, рада не рада гостю, а дай что-нибудь порвать

!» — «Да что же тебе порвать

, родимый мой?» — отвечает старуха, будто и не домекает, что он голоден. — «Была где-то веревка старая, да и ту ребятишки утащили». — «Ну, так нет ли у тебя чего поклевать

?» сказал солдат. — «Да что же, родимый поклевать

? Овса, либо круп я не сею, а с неба они не сыплются». — «Ну, так нет ли у тебя чего-нибудь поесть?» сказал солдат уж напрямки. — «И, родимый, — отвечает старуха — я и сама третий день сухую ложку лижу, да тем и сыта». — «Ну, нет ли у тебя молочка, хлебца, курочки?» — «Нету, родимый, и сама давно их не видывала». — «Постой же ты, старая ведьма, думает про себя солдат: «Научу я тебя царских слуг кормить — вдесетеро поплатишься. — Так и сварить у тебя нечего?» — «Ничего нет, родимый!» — «Ну, а вот под лавкой топор лежит». — «Да что ж топор! ведь его не укусишь, родимый!» — «Твоими зубами не укусишь, а наше дело солдатское. Я из него похлебку себе сварю, да с похлебкой и съем». — Старуха ухмылилась: «Посмотрела бы, как ты станешь топор грызть». — «Разварю, да и съем». — Старуха уж просто-запросто засмеялась. — «Пожалуй, вари топор, а коли разваришь, так и кушай на здоровье». — «Ну, спасибо и зато, бабушка. Пойду же наберу хворосту, да разведу огонь, а ты приготовь воды в чугунке». Служивый-то смекнул, что топор широкий, новенький, верно больше рубля стоит. Вот он вышел из избы, подозвал товарища, и говорит: «Слушай меня: как увидишь, что из трубы в квартире моей сильный дым пойдет, подбеги к окошку, застучи, да и зови: сбор, дескать, в поход! А уж за то будет у нас и добрый ужин, и по доброй чарке водки». — Воротился он в избу с охапкой хворосту, а старуха уж и воды в чугунке приготовила, и таганчик на шесток поставила, и трубу открыла. «Посмотрю, говорит, поучусь, как топоры варят, да с похлебкой едят». А сама со смеху помирает — думает, провела я солдата-то; поварит, поварит топор, да так и уйдет. А солдат не унывает, разводит огонь под чугункой, да еще соли спрашивает. «Дай, бабушка, соли — без нее невкусно будет!» — «Возьми, родимый, на полице». — Вот он взял соли, посыпал в воду, а как вода стала закипать, так и топор опустил в нее. Старуха сидит, да посмеивается, а он кипятит воду, пробует ее, да приговаривает: «Нет все еще сыр, и навару не дал». Вот уж вода давно ключем кипит, а он все только разговаривает со старухой, да пробует кипяченую воду. Старуха со смеху помирает, а он и говорит, как-будто сам с собой: «Нет, видно, мало огня. Дай еще хворосту прибавлю на огонь!» Прибавил, пошла трескотня, и дым повалил из трубы. «А товарищ-солдат, как завидел из трубы сильный дым, подскочил к окну, стучит и кричит: «Семен Семенов! В поход! живо собираться к капитанской квартире!» — «Ахти!» закричал солдат: — «как же быть-то?» Взял железную чумичку, вынул топор из кипятку, держит в рукавице, да и пробует: «Сыр еще, сыренек», говорит, «да уж нечего делать: съем дорогой каков есть. Прощай, бабушка-старушка. Дай бог тебе здоровья: видала, как солдаты топоры варят и едят?» И был таков с топором. А старуха потом рассказывала за диво, что солдатскими зубами и сырой топор разгрызть можно».

К этому прибавлялось несколько нравоучений, в русском духе сказанных, и такая вставка только разнообразила главный рассказ. Разумеется, Терентьич говорил гораздо острее, выразительнее по-русски, нежели я сумела передать его слова. Это только «Фрейщиц, разыгранный перстами робких учениц».