«Мужик, вот такой же как Ереха Плутанский, пришел березу сечь; а на березе, на ту пору, надо быть был святой. «Не секи» — говорит. «А каким ты меня чином пожалуешь?» — «Будь ты староста, женка будет старостихой». Пришел мужик к бабе: «Я — староста, ты старостиха». А баба говорит: «Поди секи, что это за чин, что ты староста, а я старостиха — ведь барина бояться надо, а вот то чин, кабы я барыня, а ты бы барин, то чин». Пришел мужик сечь. «Не секи меня, говорит береза: пусть баба — барыня, а ты барин». Вернулся он к жонке: «Жонка, а жонка! ноне ты барыня, я барин». — «Что то за чин», — говорит жонка: «все царя будем бояться; а вот — я хочу быть царицей, а ты был бы царем; так то чин; поди ссеки березу». Сказал мужик бабьи речи березе, стал ее сечь! «Будь же ты медведь, а жена медведицей!» И до сих пор — у Опоцки ходит медведь с медведицей — так вот оно што: бабьему хвосту нет посту; за большим чином погонишься, малый упустишь».
Знает Ерофей множество легенд, это — жития разных святых из Четий-Миней, перешедшие в уста народных рассказчиков; при этом переходе печатные жития потерпели большие переделки, зависевшие от воззрений на них рассказчиков. Некоторые легенды совершенно утратили вид своих источников. Во всяком случае они очень характеристичны, и мы сожалеем, что неудобно привести их здесь из сборника, тщательно составленного со слов Ерофея
Как жаль, что редакторы их, упражняясь нередко в составлении повестей, подделок под народный склад языка и воззрения, упускают из виду произведения истинно-народных рассказчиков, талантов-самородков, людей темных, чуждых грамоты, но несомненно даровитых. Сказанья рассказчиков, подобных Ерофею, чрезвычайно интересуют народ. В объездах моих по деревенским школам Опоченского уезда Ерофей был моим спутником. Зачастую на ночлегах, в какой-нибудь деревне, Ерофей, всегда охотник рассказывать, начинал говорить, и все, от мала до велика, слушали его с живейшим любопытством. К сожалению, из боязни сделать мою заметку слишком длинной, я не могу привести все его рассказы, а ограничусь выпиской сказания его о «Правде и Кривде». Это — новый вариант к поэтическому созданию истинно-самородной литературы: