Русская зима

Она открыла айфон. Поздравления, поздравления. Фоточки в красных колпаках, у новогодних елок, за праздничными столами. С «Инстаграма» перешла в «Фейсбук», с «Фейсбука» – «ВКонткте».

Там послание от Свечина. Почти одинокое – этой сетью уже мало кто пользуется. Особенно для переписки.

«Привет. Ты спишь?» Время отправки «9:25» по Москве. И, видимо сам поняв глупость вопроса, он добавил: «А, у вас же день почти…» Вряд ли он знает, что Серафима иногда спит часов до двух, а потом до четырех утра может или работать, или тусить. У каждого свой график и ритм жизни.

«Нет, я блюду традиции 1 января – хожу в ночнушке и доедаю оливье. А как ты встретил Новый год?»

«В кругу семьи, как говорится. Дома. Так… Праздники, это не моё».

Серафима усмехнулась и хотела написать: «А что, будни – твое?» Но написала: «Мне кажется, Новый год – это круто, когда в доме есть мелкие дети. Тогда хочется создать для них праздник, хочется стараться, организовывать чудо».

Ответ пришел через полминуты – Свечин быстро настрочил: «Дети уже не мелкие. Да и никогда в сам Новый год не получалось организовывать праздник. Все, в первую очередь дети, уставшие. А числа 2, 3 января иногда удавалось сделать праздник… Сейчас все спят еще, а я занимаюсь своей литературной фигней. За окном почти тихо – единственный день в году, когда Москва до обеда безлюдна».

«Мы в прошлом году устраивали пришествие Деда Мороза, – застучала Серафима по экранчику, всё сильнее увлекаясь перепиской, – типа он приходил и сбежал через балкон, остались только следы от валенок и подарки. В итоге дети поверили. Было круто чувствовать себя немножко волшебником… Я тоже люблю посленовогоднюю тишину на улице».

Да, прошлый Новый год встречала с подругами, у которых дети. Но в этот раз не пошла. Больно было смотреть на чужих детей.

Подождала ответ. Свечин молчал. Наверно, жена проснулась, отвлекла от «литературной фигни» и заодно от нее, от общения с ней. Ну и фиг с ним… Родители уже проснулись, Женька с Вадиком тоже. Квартира ожила, в меру так, нераздражающе, забурлила.

– Мы к моим теперь, – сказал Вадька Серафиме, – тебя подбросить?

– Конечно! У меня на сегодня грандиозные планы.

6

Днем побывала на концерте «Курары» в Доме печати. Это стало городской традицией – первого января собираться, кто смог очухаться, и слушать знакомые чуть ли не каждому екатеринбуржцу песни, прыгать, подпевать, попивать легкий алкоголь…

После «Курары» долго сидели в «Бургер Кинге» с Олей Ропшиной, а потом пошли к Игорю Петровичу.

У него собралось, казалось, с треть екатовского театрального люда. Квартира с двумя просторными комнатами и огромной кухней позволяла. Галдящая, постоянно и тяжело двигающаяся толчея. Похоже на американские домашние вечеринки. Или, скорее, советских застойных времен. У многих стаканчики в руках, на столе по центру кухни – закуски, бутылки, бутылки, бутылки. Многолюдность добавляли десятки висящих на стенах масок – смеющихся, удивляющихся, кривящих рот в гневе. Как они пугали Серафиму, когда она просыпалась здесь по ночам…

Сам Игорь Петрович, помолодевший, распрямившийся, радовался гостям, обнимался, принимал поздравления. Не с Новым годом, а с выздоровлением.

– Да, вторую жизнь начал, – басил он радостно и как бы изумленно. – Думал, карачун уже… Да ничего не думал, полный туман. И только обида – так хорошо в Португалии время провел, таким себя свежим почувствовал, как в молоке, искупался, а тут – бах! Зачем меня в Париж понесло? Прямо на Елисейских Полях рухнул и лежу. Вот, думаю, где бог привел околеть…

– Всё в прошлом, всё в прошлом, – гладили, прижимали его к себе мужчины и женщины, девушки и юноши, почти все или все в свое время им открытые, поддержанные, продвинутые.

Даже Николай Владимирович пришел. Обычно он избегал подобных тусовок, почти всё время проводил в институте на семинарах или в своем театре.

Он был ее первым учителем в драматургии, а вторым – Игорь Петрович.

С Николаем Владимировичем они давно уже общаются при случае, а с Игорем Петровичем… Эти пять месяцев почти необщения казались ей теперь огромным сроком. Она чувствовала, что без его советов, подсказок, в стороне от его энергии хиреет, пустеет, закисает. И главное – странно вроде бы с ее-то опытном – не знает, хорошо у нее получается или нет.

Долго стояла в проеме между прихожей и комнатой. Казалось, ее никто не замечает. Нет, замечали, здоровались, чмокали в щеку, говорили: «С Новым годом!» – и Серафима говорила эти слова в ответ. Но всё мельком. Скопище двигалось словно бы по кругу перед ней, как какой-то механизм, вал. Или шестеренка. И в центре возвышался Игорь Петрович. И до нее доносились обрывки его рассказа:

– За три дня подняли на ноги! Да так подняли, что побежал! И вот прибежал домой! Как вы без меня в семнадцатый год войдете…

– И слава богу! – звучало в ответ. – Спасибо, что с нами!

– Это вам спасибо, друзья. Бабло как посыпалось – ихние санитары сразу в Пироговых превратились. Чудеса стали творить. И говорят: «Оставайтесь на любое время. Полный ремонт». – «Нет, – говорю, – домой, в Россию!»