Русская зима

Устьянцевы довели ее до аэроэкспресса, и Серафима мгновенно стала засыпать. На этот раз погружалась не в яму, а в перламутровый туннель. На минуту вернулась, написала сообщение Игорю Петровичу, что в Португалию не летит, деньги за билет переведет завтра.

Почти не помнила, как сдала чемодан, как прошла регистрацию. В зоне вылета выпила еще бокал сухого и проспала до приземления в Екатеринбурге. Выходила из аэропорта всё с тем же чувством: «Да пошли они!» Мысленно плюнула на всю эту кучку слизняков и растоптала.

2

А на деле жизнь мало в чем изменилась. Правда, валяться сутками Серафима себе не давала, но средства для поднятия тонуса нашлись прежние. Снова стала пропадать в Центре на репетициях, обсуждениях, после них шла или только с Олей, или в компании в «Подкову», во «Время Че», в «Американку», домой возвращалась на такси. Не всегда пьяной, но часто.

Свечин прислал эсэмэску на следующий день после их встречи – Серафима с усмешкой обозначила ее словом «свиданка», – поинтересовался, в Москве ли она. Эсэмэску она обнаружила уже в Екате, когда разбирала скопившуюся груду посланий в соцсетях, на айфоне. Ответила: «Нет». После этого он не писал…

Снова появился в ее жизни Лёня. Раза два-три в неделю она звонила ему и предлагала-велела встретиться. И он прилетал. И проводил с ней жаркую ночь, а утром Серафима скорее выдавливала его из квартиры. Он был вежливым, обходительным, по-прежнему готовил свои завтраки и приносил на подносе. Но он так раздражал… Когда трогал, мял ее тело – ей было хорошо, а когда прикасался к ее вещам, пусть это был чайник или плюшевая обезьянка, ее это буквально выбешивало. Она пыталась осаживать себя, вразумлять, стыдить, но от этого было только хуже.

И лезли в голову одни и те же объяснения.

Вот если бы он стал мужем, если бы вещи стали общими, ее отношение бы наверняка изменилось. А так – две-три книги, смена белья, бритва, любимая кружка с выемками для пальцев на ручке, зубная щетка, еще несколько мелочей. Этакий набор квартиранта… Да, вот из-за этого она и злилась. Пришел-ушел, и неизвестно когда придет снова. Вернее, ей известно – когда по нему соскучится тело. Если не позовет через неделю, он станет проситься сам, забрасывать письмами, допытываться, что случилось. А если будет звать каждый день, начнет увиливать, объяснять, что не может, что у него сын, которого он не может оставлять часто и надолго. А за сыном будет маячить жена…

Да нет, нет, не надо им соединяться крепко. Не получится у них семьи. Перегрызутся, сожрут друг друга, высосут морально… Не надо. Пусть так. Неправильно, нездорово, для всех – ее, его, его жены, его сына, который, кажется, всё понимает про не ночующего иногда дома папу, – но пусть лучше так.

И хватит об этом. Вот так и сходят с ума – крутят, крутят в мозгу одно и то же…

Серафима не предохранялась. Ни со Свечиным, ни с Лёней, ни с Игорем Петровичем, ни даже при довольно случайном сексе, как, например, с Тоддом. Хотела забеременеть. Не для того, чтобы этим заарканить мужчину – ей хотелось ребенка. Содержать его, была уверена в силах – деньги есть и ручеек их иссякнет нескоро; есть мама, которая ждет внуков. А отец… Ну сколько их растут без отцов. Ее папа – довольно еще молодой и бодрый – отчасти заменит, создаст для ребенка образ мужчины.

Папа давно почти совсем не выпивал, стал деятельным, мастеровитым – в своем столярном ремесле настоящий ювелир. И видя, как он делает из брата мужчину, ненавязчиво, но терпеливо и твердо, Серафима мечтала о сыне. Скорее, пока папа вот такой: опытный, рассудительный, умелый…

Двадцать седьмого декабря Оля сообщила, что Игорь Петрович в больнице в Париже. По пути из Португалии решил день провести там, купить разных подарочков на Новый год, и свалился то ли с простудой, то ли с отравлением, или еще чем… Три дня всем театральным миром ему помогали деньгами, связями, словами поддержки. Тридцать первого утром Серафима узнала, он прилетел в Екат. Сразу пригласил ее в гости первого января к семи вечера. Прибавил: «Не бойся. Будет большая компания. Стол из санкционки, веселые разговоры, новости и сплетни и всё как мы любим». Серафима поколебалась и ответила: «Спасибо, приду».

3

Новый год встречали у родителей. Трехкомнатная квартира в Арамили, ближайшем пригороде Еката. Первое свое жилье их семьи.

Четыре года назад сошлось так, что Серафима получила почти разом несколько крупных гонораров. Ну, относительно крупных – ощутимых, скорее. И решилась на ипотеку. Было страшно, конечно. «Ипотека» давно стало словом нарицательным – синонимом кабалы, хомута. Да и попросту не верилось, что дадут – Серафима официально нигде не работала. В последний момент, правда, попросила одного знакомого режиссера сделать ей документы, что состоит в штате киностудии, получает такую-то заплату, но сама не верила, что банковские работники поверят. Вернее, если бы начали всё проверять, то наверняка бы отказали. Но нет, ипотеку одобрили.