А Серафима, оставшись одна, прибравшись, приняв душ, садилась работать. Писалось хорошо. Новую пьесу Игорь Петрович похвалил и сделал несколько важных замечаний. Предыдущую предложил в один известный московский театр, и ее там приняли, включил в два престижных конкурса читок. Звал в гости. Серафима благодарила, обещала, но не ехала. Да он и не очень настаивал.
За продуктами ходила одна, катила из «Мегамарта» сумку на колесиках, словно бабушка; Лёню, что бывало раньше, совершенно ни о чем не просила, даже лампочку перегоревшую ввернуть – давала понять, что он нужен ей только для секса. Чтоб не тосковать… Да, когда-то, еще в школе, кажется, вычитала у Андрея Платонова: «Не вырастай, девочка – затоскуешь». Тогда не поняла смысл, а потом… Да уж, эту тоску она узнала. И теперь приучила себя за одну ночь получать от самца столько, чтоб не тосковать следующие три-четыре. Вошла, может, и в неправильную, но колею.
Вставала около одиннадцати, почти каждый день ходила в ближайший фитнес-клуб, даже абонемент купила, потом работала часов до пяти, наряжалась, красилась и ехала в город. В Ельцин-центр, или в Центр современной драматургии, или в театр Николая Владимировича, или в гости к девчонкам, или в кафе куда– нибудь. Болтали, делились планами, строили планы. Некоторые подруги жаловались на парней или мужей, Серафима успокаивала и чувствовала, что успокаивает всегда, как более опытная.
Много времени проводила с Полиной Гордеевой. Они после Новосибирска стали настоящими подругами и теперь, кажется, жили по похожему графику, хотя у Полины был муж и трое сыновей. Но муж до позднего вечера пропадал на работе, двое сыновей учились в универе, а младший, Никита, в десятом классе. Так что Полина была относительно свободна.
Обычно встречались в недешевом ресторане, ели изысканные блюда, Серафима медленно выпивала бокала два вина, а Полина – стакан минералки.
– Вот Никита школу закончит, – часто вздыхала Полина, – и кончится определенный этап.
Серафима пожимала плечами:
– Почему кончится? Продолжит учиться, но теперь в универе.
– Это другое, понимаешь. Когда старшие школу кончили, я как-то и не заметила. А теперь… Тем более он в Москву хочет.
– Зачем?
– Ну вот такой настрой. Наш архитектурный считает шарагой, для него – только Москва. Или в Массачусетс. Там лучший университет. Вернее, Архитектурная школа МIT. Еще Нидерланды, Швейцария. Но мне не потянуть.
– А ты в теме, – отмечала Серафима.
– Еще бы! Я же мать. А он мне все уши прожужжал архитектурой. Я такими могу терминами сейчас посыпать.
– Не надо.
– И вот он уедет. И что – я? Мужу я не нужна, мы давно чужие. Хм, или слишком родные… Город мне не то чтобы надоел, а… Я много где бывала, но хочется пожить в другом месте. Именно пожить. Берлин очень люблю – идеальное сочетание непрерывного праздника и порядка. Но, с другой стороны, как это – всё бросить. Мне сорок пять почти…
– Ну и что? Самый возраст начать новую жизнь.
– Может быть, может быть. Но ведь страшно… Мне, – Полина, улыбнулась, словно вспомнив о чем-то неловком, – и дачку нашу бросать жалко. Знаешь, в прошлое лето так полюбила в земле копаться. Раньше родители затащить не могли, а тут… Особенно одуванчики выкорчевывать. Буквально забываю обо всем на свете, такой азарт находит. А потом вспомню, как я из них веночки плела, и грустно становится до слез. И с еще большей злостью корчую… В общем, не знаю… А ты как, расскажи?
Серафима отвечала не сразу. Прислушивалась к себе – как ей. Единственное слово, какое все последние встречи приходило на ум было «нормально».
– Нормально. Пишу, тусуюсь иногда, занятия нахожу. На фитнес стала ходить…
– О, это отлично! Я физкультурой постоянно занимаюсь. Пробежки по нашему поселку, – Полина жила в комплексе таунхаусов почти в центре города, – турник, тренажеры… А как с любовными делами? Ни по кому, надеюсь, больше не страдаешь?
– Да нет…
– И правильно. Очень рада, что этого Свечина выбросила из головы. Гиблый номер. Поверь мне.
– Да я поняла. Кстати, он мне недавно повесть свою прислал новую, и там почти то же, что в Новосибирске было.
Полина фыркнула:
– Уже успел накатать?!
– Говорит, давно писал. И там финал другой. Что герой приезжает на этот фестиваль на следующий год, а она, героиня, уже с другим. И он устраивает драку.
– Свечин может. Сколько раз слышала. Коле Александрову, критик такой есть, прямо на «Букере» лицо разбил.
– Ужас… Пьяный?
– Ну конечно. Трезвым я его и не видела почти. Или пьяный, или с похмелья… Очень хорошо, что ты по нему не страдаешь. И вообще переписываться не надо. Он, может, и талантливый, но как человек… Держись подальше, в общем.
Серафима послушно кивала.
Последнее подобное обсуждение Свечина случилось числа пятнадцатого января. А восемнадцатого днем он позвонил и даже не поздоровавшись, кажется, или как-то наскоро бормотнув «привет», попросил:
– Можно я приеду?
Серафима шла по улице, было холодно, дул ветер со снегом – тот момент, когда легче сказать «да», чем расспрашивать что да как. И она сказала:
– Ну приезжай.
– Спасибо, – бесцветное в трубке.
– Сегодня приедешь?
– Завтра… вечером.