Русская зима

Она отошла от окна, глянула на часы. Оказывается, простояла больше часа. Села на диван… Хорошие кухни в новых домах, большие… Надо чайник поставить. Надо поесть.

Но подняться не оказалось сил. Сидеть и сидеть. Ждать вечера. Голод не такой, чтобы ползти к холодильнику. Но вот эта слабость…

Такая слабость наваливалась на нее часто. В последний раз в Москве, а первый раз… Наверное, когда болела тубиком. Так они называли, словно пытаясь задобрить, подружиться с ним, туберкулез.

Ей в тот день было совсем худо. Врачи открыто, при ней, говорили, что нужно готовиться к худшему. Изониазид, который вкачивали в нее литрами, не помогал. Выжигал, казалось, не болезнь, а остатки жизни.

А на улице была весна. И так хотелось… Нет, бегать и прыгать ей тогда давно не хотелось, она превратилась в старушку, которой бы медленно походить на свежем воздухе, почувствовать солнце, листочки потрогать. Попрощаться.

И она попросила маму вывести ее. Мама узнала у врачей – можно ли. Те разрешили как-то запросто. Типа ей уже всё можно, ничего не ухудшит, нечего ухудшать.

Опираясь на мамину руку, приваливаясь к ней, большой и крепкой, почти при каждом шаге, она выбралась из корпуса. Лавочки у входа не было. Передохнула. Воздух входил в грудь легко, но там было пусто. Входил в пустое пространство и выходил.

Она думала, что закружится голова от аромата цветущей черемухи, но не почувствовала запаха. Легкие не впитывали кислород, не разносили его по телу, не оживляли мозг. Тупая слабость и желание спать. И она уже ругала тот еще живой участочек в голове, а может, одну-единственную клетку, которая заставила ее выйти сюда… И как теперь добираться обратно?

– Там вон магазин рядом, – сказала мама. – Там и еда, и одежда всякая. Как в деревне, помнишь? Пойдем посмотрим. Может, что выберем.

Мама знала, что она любит магазины. Разглядывать платьишки, кофточки, может долго выбирать между «Твиксом» и «Баунти». Но сейчас ей хотелось только вернуться, и она думала, как вернется. Как дотащится до кровати.

– Нет, – выдавила глухим шепотом, – не могу.

Приподняла лицо и увидела, как у мамы текут по щекам слезы. Прямо ручейками текут… Потом, когда поправилась, узнала: мама в те дни написала тысячу писем счастья, а Женька рассовывала их по почтовым ящикам.

Может, это спасло. Но сейчас ей казалось, что зря ее спасли. Зря она прожила эти десять с лишним лет после тубика. Понимала, что не зря, а внутри зудело: «Зря, зря». Да, она много чего достигла, ей много в чем повезло, но и многое разрушилось в ней. Не слабее тубика оказались эти десять лет. И вот она сидит в одиночестве в пустой съемной квартире, истерзавшая себя; сидит и ждет нескольких часов близости с другим человеком. Даже не секса ждет, а именно близости, тактильности, общения не за столом в кафе, не в театре, а в постели, под одеялом.

А сейчас одиночество. Полное. Только часы на стене тикают. Но они лишь подчеркивают одиночество. И даже того оператора-невидимки, что снимает ее жизнь – нет. Устал, бросил, ушел…

Может собаку завести? Ей нравились уиппеты. Пишут, что очень умные… Нет, собака не поможет. Даже самая умная.

Она легла, стянула со спинки дивана плед-покрывало. Свернулась, сжалась. Побрела медленно, трудно в сон. Во сне, пусть там кошмары, лучше.

Слышала звоночки, писки оставленного в комнате айфона. Сыплются сообщения на мессенджеры разных соцсетей, на электронную почту. Вот булькнуло – деньги откуда-то поступили. А вот короткий перезвон колокольчика. Он редко теперь слышится – устаревший метод сообщения: эсэмэс.

Поначалу тоже мысленно отреагировала – «потом», но вскочила, прошлепала голыми ногами в комнату. Взяла айфон, нажала белую кнопку под экранчиком и прочитала: «Проехал Кунгур. Поезд приходит в девять пятнадцать. Где встретимся?»

2

Слабость исчезла, ее смыло замешательством и испугом, но деятельными, заставляющими заметаться, хвататься то за кружки с присохшими пакетиками на стенках, то за веник и половую тряпку…

Свечину она написала, чтобы ждал ее под Варежкой. Через мгновение поняла, что вряд ли он знает, что это, послала новое сообщение: «Будь возле памятника на площади перед вокзалом».

Положила айфон, но сразу схватила снова. Написала Лёне: «Встреча сегодня отменяется. Не приезжай. Извини». И ожидаемый звонок от него.

– Серафима, что случилось? Я уже собираюсь. Пораньше дела закончил…

– Я не могу сегодня. То есть… – Она не знала, как объяснить. – В общем, Олег едет. Сейчас уже… почти…

– Какой Олег?

– Свечин.

– И что?

– Он ко мне едет.

– Подожди…

Несколько долгих секунд тишины в трубке. То есть звук шагов, какой-то скрип – Лёня наверняка искал укромное место на работе.

– Алло.

– Да, я здесь, – сказала Серафима.

– Как это – к тебе едет?

– Ну, ко мне.

– В каком качестве? Почему к тебе?

– Ну, у нас было. И в Новосибе, и в Москве потом. И вот позвонил, сказал, что едет ко мне.

Снова секунды тишины. Лёня переваривал информацию. Серафима терпеливо ждала. Отключаться было не то что невежливо, а… Надо было договорить.

– Но ведь мы же с тобой, – заговорил Лёня. – Ведь всё наладилось…