Русский ад. Книга первая

– А если не даст, Михаил Сергеевич?

– Кто?

– Патриарх.

– Да куда он денется, Господи! Рычаги есть, тем более на них…

«Подарили Ельцину Россию… – понял Яковлев. – Странная черта у Михаила Сергеевича: всех меряет по себе…»

Собчак кивнул и вышел, не попрощавшись.

– Ты ужинал, Саша? – Горбачев был как в лихорадке, его трясло мелкой дрожью. Если бы не Яковлев, сидевший напротив него, он бы просто напился сейчас, причем до чертиков, но Яковлев затем и нужен, чтобы Президент СССР не оставался один.

– Ты ужинал? – переспросил он.

– А я на ночь не ем, – откликнулся Яковлев. – Так, если только творожку… по-стариковски.

– Погоди, распоряжусь.

– Вам бы выспаться, Михаил Сергеевич…

– Нет, нет, Саша, не уходи…

В комнате отдыха был накрыт стол: холодный ростбиф, сыр, баклажаны и несколько перезревших бананов.

– Да… негусто… – протянул Яковлев. – Негусто…

– Супчик тоже будет, – покраснел Горбачев. – Я заказывал.

В Кремле было холодно. Погода озверела – ветер бился, налетал на окна, покачивая, даже через стекло, тяжелые гардины.

Горбачев удобно устроился в кресле:

– Я, Саша, пацаном был – все на звезды смотрел. Таскаю ведра на ферму… а на речке уже ледок… водичку зачерпну, плесну в корыто, а сам все мечтаю, мечтаю…

– Вы што ж это… холодной водой скотину поили? – насторожился Яковлев.

– Нет, я подогревал, что ты!

– А, тогда хорошо…

– Я вообще-то везунчик, Саша. Мне всего три годика было, а в церкви уже свечки за меня ставили… Золотуха, что ли? Или свинка?

Горло разнесло. Дышать нечем. Спасся тем, что мне бабка целую бадью меда скормила.

Потом – оккупация. У нас же немцы стояли. Запросто могли укокошить…

Яковлев ревновал к Горбачеву, к его славе («Я пишу, Горбачев озвучивает», – поговаривал он в кругу близких). Но еще больше, чем Яковлев, к Горбачеву ревновал Шеварднадзе: там, в Форосе, и (с новой силой) сейчас, в эти декабрьские дни, выяснилось, что у Горбачева нет своей команды. Единомышленники есть, а вот команды – нет; Горбачев – самый одинокий и теперь никому не нужный человек в Кремле.

Шеварднадзе мечтал возглавить Организацию Объединенных Наций. Перес де Куэльяр уходил в отставку, по МИДу ползли слухи, что Шеварднадзе вот-вот сменит Примаков.

Свой уход Шеварднадзе сыграл по-восточному тонко: вышел на трибуну Съезда народных депутатов и заявил, потрясая кулаками, что в Советском Союзе «наступает диктатура».

Не называя фамилий.

Он редко называл фамилии. На всякий случай.

Генеральным секретарем ООН был избран Бутрос Гали, а Эдуард Амвросиевич, проклиная собственное верхоглядство, перебрался в небольшой особнячок у Курского вокзала, где была создана странная (и никому не нужная) «международная ассоциация».

Говоря о «диктатуре», Шеварднадзе имел в виду Горбачева, его планы создать «чрезвычайный комитет для чрезвычайных ситуаций», о чем Шеварднадзе знал от Крючкова. Но он же так не сказал! А тут Форос. И Шеварднадзе вроде бы оказался прав: он же не называл фамилий! Уступая просьбам американцев, Горбачев вернул Шеварднадзе в МИД: в «международной ассоциации» у Эдуарда Амвросиевича не было даже «вертушки»…

– Ельцин, Ельцин!.. – Горбачев полуоблокотился на спинку стула. – Врет, Саша, напропалую!

Яковлев вздохнул:

– С цыганами, Михаил Сергеевич, надо говорить по-цыгански.

– Да какой он цыган… – махнул рукой Горбачев. – Дурак он, а не цыган. Умный был бы, так в Москве бы учился, в МГУ А он заранее знал, что провалится. Все время риски снижал. Всю жизнь. Другой вуз выбрал, скромнее, где нет конкурса… Самое главное для него – не провалиться. В скромном вузе – не самый популярный факультет. На нем – самая тихая, непривлекательная специальность. Потом – тихая, непривлекательная жена. Ее можно поставить рядом с Раисой?

…Ух ты, какой удар! Порыв ветра был настолько мощный, словно бомба разорвалась. Господи, откуда в Москве такие ветры?

– Я, знаешь, Саша, все понять хочу, – разоткровенничался Горбачев. – Все орали: свободу, свободу! – Дали свободу. А свобода в благодарность все время гадит. Сейчас уже – под себя. Где тут политический плюрализм? – завелся Горбачев. – А? Где общие интересы, если все идет под откос?

Свобода – это же свобода! Откуда такой эгоизм?

Яковлев лукаво посмотрел на Горбачева:

– В двадцать каком-то году, Михаил Сергеевич, барон Врангель… в Париже… говорил своей молоденькой любовнице, Изабелле Юрьевой: «Деточка, не возвращайся в Москву! Россия – это такая страна, где завтрашний день всегда хуже, чем вчерашний…»

– Нет, ты мне все-таки объясни… – Горбачев аккуратно снял с себя пиджак и повесил его на спинку кресла. – Я кому сделал плохо? Дал свободу. Дал? Не сразу, но все-таки. И еще как дал! – Значит, имеем позитивный результат. Сейчас вон идут сигналы со стороны прибалтийских республик, что они погуляли на свободе-то, поцеловались с Америкой, да чуть не отравились и теперь ищут любые формы сотрудничества с Горбачевым.

– Быстро что-то… – усмехнулся Яковлев, но спорить с Горбачевым не стал.