Русский Афонский отечник ХІХ-ХХ веков

Увидел я ее еще издалека, так как место было ровное. Когда мы проходили мимо нее, то я невольно посмотрел на себя. И что же вижу? Одет я в давно изношенный, порванный под мышками военный мундир. На ногах изорванные брюки и нечищеные, дырявые сапоги. Стыдно стало мне идти мимо своей жены таким оборванцем. Она меня в таком виде никогда не видела. Что же, думаю, делать? Хоть бы нам миновать ее каким-нибудь образом, свернуть в сторону, чтобы пройти мимо нее, не быв ею замеченным, а то вовсе срам. Только я это помыслил, как мой провожатый разгадал мой помысел, взглянул на меня, как бы улыбнулся и направился вправо, чтобы мы прошли мимо так, чтобы она нас не увидела. Она же пристально смотрела на восток. Как будто кого-то ждала оттуда.

Шли мы по сей прекрасной степи долго. Наконец оказались среди сухой, песчаной, каменистой и невзрачной местности. Подошли к большому, длинному чугунному погребу с чугунной громадной дверью, на которой висел большой плоский замок. Был у этой двери также и внутренний замок. Спутник мой открыл наружный плоский замок, а затем и внутренний. Двери же как бы сами собой отворились. Мы вместе вошли в небольшое помещение. Там оказалась другая дверь с такими же замками. Спутник мой отпер и эту дверь. Когда мой провожатый открывал дверь, то взял левой рукой за верхний железный угол, из-за большой тяжести с трудом отворил ее, а правой рукой молча указал мне, чтобы я вошел внутрь, переступив через порог, который был очень высок. До последней минуты я думал, что и он последует за мной внутрь, но ошибся. Лишь только я переступил порог, то он, глядя в полуотворенную дверь и придерживая ее левой рукой, говорит мне: „Вот твое место“. И вместе с этими словами захлопнул дверь. Слышу: щелк, щелк, щелк – замок закрылся, а я, несчастный, остался в этом таинственном погребе, где чугунная дверь и чугунные же стены.

Тут я почувствовал невыносимую вонь, смрад. Услышал страшный гул, неистовые крики, увидел дым, от которого дышать мне не было возможности. Я закрыл себе лицо руками и залился горькими слезами со словами: вот это твое и есть место. Видя свое безысходное положение в этой кромешной тьме, наполненной невыносимым смрадом, долго я проливал слезы. Насытившись ими, очнулся немного, стал рассматривать этот погреб, думая: может, можно найти из него выход. Затем захотел узнать: что это слышится за шум, откуда исходит огонь, дым. Рассмотрел, что вниз ведет лестница, а в конце ее, левее, большое отверстие, из которого по временам выскакивают языки пламени и клубы дыма. Я осмелился осторожно спуститься по ней к отверстию и заглянул вовнутрь. Там я увидел громадную, бесконечно горящую печь, а в ней множество людей. Они располагались в печи кто сидя, кто лежа, кто стоя. И все эти несчастные кричали разными голосами от невыносимых страданий. От них-то из сей печи и исходил такой крик, что он сливался в дикий, неистовый гул. Я про себя подумал: выходит, что я нахожусь как бы на пороге этой страшной печи.

Поднялся я опять по лестнице и вижу при входе в дверь, на правой стороне, величиной со старинный медный пятак круглое окошко. Только через него ко мне исходит свет. Я взглянул в него и вижу опять свою жену, сидящую на том же месте, где я ее, проходя мимо, оставил. Мне представилось ее наслаждение. А я-то, несчастный, нахожусь во аде. Она этого не знает. И я опять залился слезами, жалея о том, что не показался ей, когда проходил мимо. Если бы я сказал ей, то уж она, наверное, подошла бы к сему окошечку и хотя бы утешила меня чем-нибудь. А может быть, отомкнула каким либо образом в этом погребе дверь и освободила меня из сего критического положения.

Вот до чего довели меня мои мечты. Вот мой загробный заработок. А лучше всего считать себя хуже любой твари. Одному Творцу ведомо наше загробное положение. Так я очнулся. И не знаю, вышел ли я из этого погреба или нет!» [241]

Отец Варсонофий так комментировал свое видение: «Так вот жена моя и сидит теперь в сей чистоте и приличной блузе в прекрасной степи, наслаждаясь приятным воздухом и пением райских птиц. А я-то, окаянный мечтатель, где? Во тьме кромешной! Вот мое место. Теперь о том, почему я шел в своем старом военном мундире. Что это за изорванный военный мундир и как он на мне очутился. Помню, что когда-то, еще в молодости, пожертвовал я его своему товарищу... Послал ему его. На, мол, товарищ, тебе то, что мне не негоже. Так вот в этом пожертвованном рваном мундире я и увидел себя.