Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

Крещение Владимира в Херсонесе является легендой (признанной российским патриархом Кириллом «историческим фактом»), тогда как Путин не только иррационально легитимирует российское присутствие в Крыму (Владимир вообще не задерживался в Херсонесе, т. е. часть города является русской с начала XI в. до Золотой орды и только с конца XVIII в. город окончательно вошел в состав Российской империи), но и пытается затмить, сознательно или нет (но, определенно, безуспешно), Киев, который был столицей Древней Руси и ее православным источником[186]. Диакон Андрей Кураев, известный своими либеральными взглядами в церковных кругах, и своей активной публицистикой, из-за которой был уволен из Московской духовной академии, в отличие от патриарха, поддерживающего Путина, комментировал отрицательно сакрализацию Крыма: «История — это не газопровод. Попытка провести историческую линию от Херсонеса до Москвы, тщательно обходя Киев, слишком уж фантастична»[187]. Андрей Кураев интересно интерпретировал и речь патриарха Кирилла перед Думой 22 января 2015 г. (это было первым выступлением русского патриарха в парламенте новой России. До этого патриарх Алексий выступал в Верховном совете СССР в 1990 г.). Кураев анализирует понятие «Святая Русь» в речи патриарха перед депутатами (изменение в концепции патриарха Кирилла от «географических координат — Россия, Украина, Беларусь — это все Святая Русь!» к идентификации только с Древней Русью, Византией и затем Российской империей), что диакон воспринимает как реакцию на украинский кризис, или «современная Украина более не Святая Русь»

[188].

Подобная крайняя констатация может быть верной, только если православный собор Святой Софии в Киеве станет униатским (практика «захвата» церквей преимущественно в Западной Украине, но после второго майдана и за ее пределами — часто встречающееся постсоветское украинское явление), но даже тогда будет трудно разорвать связь между Русью, Киевом, Россией и Украиной. Безусловно, по политическим причинам может быть шизофренирована историческая идентификация князя Владимира подобно «македонизации» царя Самуила, но даже и в таком виде подобные конструкции обладают силой пенопласта, могут поразить несколько поколений, но не более.

Политические праздники российской нации

Перемена в официальном языке на уровне президентской администрации, бюрократии и масс-медий была недостаточной для того, чтобы прочно вошла в сознание общества «российская» нация.

Вторым элементом «россиянизации» нации, к которому прибегла власть, стало создание новых национальных праздников.

Злополучный выбор Ельцина пришелся на 12 июня: эта дата была объявлена Днем независимости[189] (при этом возникает естественный вопрос: независимость от кого, и сразу напрашивается ответ — от СССР, все равно, если бы Великобритания праздновала 4 июля). Этот праздник не объединил нацию, и до сегодняшнего дня воспринимается просто как обычный выходной, несмотря на то, что при Путине был переименован и стал называться Днем России.

Выбор Путина, избравшего в качестве объединительного «российского» национального праздника день 4 ноября, также неудачен, потому что в отличие от безразличного отношения общества ко дню 12 июня, дата 4 ноября вызвала резкую негативную реакцию, вследствие которой он из Дня народного единства превратился в День разъединения.

С одной стороны, день 4 ноября имеет религиозный — православный характер. До объявления его Днем народного единства это был церковный праздник: 4 ноября (по грегорианскому календарю) или 22 октября (по юлианскому календарю) отмечается праздник Казанской иконы Божьей Матери.

Казанская Божья Матерь занимала особое место в патриотизме русского народа не только во времена Смуты, но и в годы Великой Отечественной войны, когда церковные шествия с иконой Казанской Божьей матери обходили улицы Москвы и Ленинграда, чтобы на них не ступила вражеская нога. Поворот в отношении к православию при Сталине в первые дни войны и восстановление чина патриарха Русской православной церкви стало решающим объединительным шагом в деле защиты Родины. В годы Великой Отечественной войны русский патриотизм стал спасителем государства, в то время как послевоенные годы стали годами рождения советской нации — победа и ее дорогая цена способствовали превращению казенного, искусственного советского патриотизма в патриотизм национальный и подлинный.

Путин довольно осторожно использует православный элемент в понимании «общерусского патриотизма», поскольку не все граждане Российской Федерации православные, официальное мотивирование выбора в качестве Дня народного единства 4 ноября носит не религиозный, а политический характер: это «годовщина освобождения Москвы от польских интервентов и конец Смутного времени 1612 года». Не случайно при официальной переписи населения в 2010 г. вопрос о религиозной принадлежности был исключен вопреки недовольству РПЦ.