Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

9 мая остался единственной неопороченной датой советской истории, которая естественным образом влилась в российскую, осталась частью и европейской (как 8 мая, хотя и с безличным определением «день Европы», нечто вроде «дня Земли» — ничего конкретного, каждому свое), но и частью болгарской, не будем забывать, что в первом параде победы 24 июня 1945 г. участвовал генерал Владимир Стойчев, командующий Первой болгарской армией Третьего украинского фронта.

Постсоветская Россия Путина (при Ельцине патриотизм не был приоритетом даже после Первой чеченской войны) добавила к своему образу 9 мая два символа: Бессмертный полк и Георгиевскую ленточку, возникшие как идея снизу, принадлежащая российским общественным деятелям, но грамотно и ловко огосударствленная Кремлем ввиду своей иррациональной силы. Св. Георгий Победоносец, который изображен на гербе Российской Федерации, прямая связь с Российской империей, откуда берет свое начало и ленточка, восстановленная в воинских наградах во время Второй мировой войны Сталиным, с одной стороны, и живые лица бессмертных победителей нацизма и фашизма в Европе, «шагающих» рядом со своими наследниками, с другой.

Подход к 9 мая продолжает оставаться:

• или мифологическим (официальный культ начинается лишь при Брежневе в связи с 20-й годовщиной Победы, с парада 9 мая 1965 г., поставившего начало традиции милитаристической эстетики в сочетании с прекрасными фильмами о войне, созданными в 60-х и 70-х годах, талантливо поэтизировавшими советские подвиги: «Отец солдата», «Иваново детство», «А зори здесь тихие», «Белорусский вокзал» и мн. др.);

• или сверхполитизированным (особенно сегодня с гибридным римейком Холодной войны — такова ситуация в России с мобилизационным тембром торжеств, такова ситуация и в Европе с нигилистическим 8 мая, фальцетным к «угрозе» Путина, пропагандистской кашей со смолотой политкорректной пищевой добавкой для неискушенных историческим знанием пользователей);

• только не историческим (таковым он является в академических кругах, но не для общественности, которая не воспитывается в критическом осмыслении, не готова к безболезненному восприятию различных точек зрения, предпочитает уют или сказочное воспоминания или убаюкивание потребителей вопросом «зачем тебе это?», или застывшей во времени: 10 ноября у нас (1989 г.), 25 декабря в России (1991 г.), 9 ноября в Европе (Берлинская стена, 1989 г.) вражеской категоризацией «свой-чужой».

• к этому можно добавить и подход политического китча, проиллюстрированный на параде 9 мая в Крыму прокурором Натальей Поклонской, которая шествовала в Бессмертном полку с иконой Николая II. Последний русский император канонизирован вместе со своей семьей как страстотерпцы, невинно погибшие христиане, верные Богу до своего последнего часа. Мученическая участь Николая II не отменяет его государственнической безответственности к России, которую он предал своей абдикацией, поскольку, если бы он погиб с короной, то представлял бы Россию до конца, как это подобает императору, а не гражданину Николаю Александровичу. При переписи населения Николай II написал о себе «хозяин земли русской», однако не вынес бремени этого призвания.

Безусловно, нельзя идеализировать не только Николая II, но и дворян, наследники которых сегодня являются активными монархистами, а в 1917 г. с легкостью предали императора. Александр Блок талантливо обрисовал предательство, как характеристику российских либералов через русское дворянство:

Дворяне — все родня друг другу,

И приучили их векаГлядеть в лицо другому кругуВсегда немного свысока.Но власть тихонько ускользала

Из их изящных белых рук,И записались в либералыЧестнейшие из царских слуг…

Жест Поклонской весьма показателен, без смешения имперского и советского, он выдает оживление серьезного раскола в российском обществе на белых и красных, между ними «православные сталинисты» а ля Проханов, но 9 мая все празднуют вместе, нет почитателей Власова — русская эклектика непостижима для европейского сознания. Лучше всего она описана Захаром Прилепиным: «Мы — со всеми своими грехами, со всей своей уставшей, покосившейся, сложной и диковатой страной, — на стороне добра. Всякий, кто разделяет с нами вкус и горечь, и счастье этой даты — наш брат […] Бессмертный полк — не карнавал, и не попытка быть гордым чужим стомиллионным подвигом — а явная демонстрация нынешнего нашего достоинства»[194].